Яблоневый сад

Год кончается твоей смертью? Конец? Начало! Ты самому себе – самый новый год. (Любимый, я знаю, Ты меня читаешь раньше, чем я пишу.) Райнер, вот я плачу, Ты льёшься у меня из глаз!

Милый, раз ты умер, – значит, нет никакой смерти (или никакой жизни!). Что еще? Маленький городок в Савойе – когда? где? Райнер, а как же гнездо для сна? Ты, ведь, теперь знаешь по-русски и знаешь, что Nest – гнездо и многое другое.

Не хочу перечитывать твоих писем, а то я захочу к тебе – захочу туда, – а я не смею хотеть, – ты ведь знаешь, что связано с этим «хотеть»…

Спустя годы, мало-мало оправившись, Марина стала обдумывать несколько замыслов, которые были связаны с жизнеописанием возлюбленного поэта. Одной из задумок она поделилась в 1932 году с Н. Вундерли-Фолькарт:

Прежде всего мне хотелось бы выбрать из писем Р<ильке> всё, что относится к России, и – перевести. R.M. Rilke et la Russie или La Russie de R.M. Rilke – это звучит глубже, поистине глубоко. (Его Россия, словно его смерть: всё и только то, что не принадлежит никому, принадлежит ему. Его

жена – нет, его ребёнок – нет, его Россия – да.) Имею ли я право сделать такую подборку (и – французский перевод)? La Russie fut le grand evenement de son etre – et de son devenir (Россия была огромным событием его бытия и – его становления) – так начиналось бы моё предисловие. Мой французский был бы в точности как

его немецкий. Это не должно превратиться в книгу, то есть для книги ещё не пришла пора, ведь в последующих томах о России будет ещё не раз говориться (ещё не раз – повеет Россией). Пока что это могло бы появиться в каком-нибудь хорошем журнале. И в конце концов стать книгой, той книгой Рильке – Россия, которую ведь он хотел написать. И в конце концов написал. Её нужно всего-навсего составить – и – вот она!

Не Рильке о России, не Рильке и Россия – Россия в Рильке, такой она видится мне.

Россия Рильке, переведённая русским поэтом на его второй поэтический язык – французский. Я думаю, он был бы (будет) рад.

Но задумка Марины о книге «Россия в Рильке» на французском языке не была воплощена, потому что Марина тоже рано и отчаянно несправедливо ушла из жизни: наверное, неспроста она когда-то написала умершему Рильке: я захочу к тебе – захочу туда. А может быть, душа поэта не вынесла, что её Германию и что её Россию снова столкнули лоб в лоб в мировой бойне? Мы можем только гадать.

Так что же книга, задуманная Мариной? Смею сообщить вам, что эта ненаписанная книга всё же существует! Существует с той поры, когда Рильке, Марина и Борис обменялись первыми строками. Сама жизнь написала эту книгу – книгу культур, книгу жизней, книгу судеб. Думается, есть книги, которым не надо ни бумажной, ни иного другого рода оболочек, потому что они уже живут и в национальных культурах, и в культурах народов мира; и задуманная Мариной книга – именно такая книга. И если бы даже до нас не дошли письма Рильке, Цветаевой и Пастернака друг к другу, мы всё равно увидели бы, распознали бы в их произведениях их взаимную и страстную любовь друг к другу, мы распознали бы – и распознали – их взаимный и страстный призыв ко всем нам.