Ядерные материалы

Раскланявшись с загранработниками, Иван Васильевич отбыл на захолустный приморский аэродром, где его ожидал вертолет.

Встретивший его спонсор экспедиции — мужчина лет пятидесяти, высокий, с волевым лицом и пронзительными черными глазами — представился как Халид Ассафар.

Он был одет в теплые брюки, куртку-«аляску» и в башмаки на толстой подошве. Только что, чувствовалось, купленная вязаная шапочка никак не сочеталась с глубоким тропическим загаром его лица, отмеченного чеканно-рельефными чертами, выдающими и породу, и волю.

— Родина приказала… — виновато развел руками Прозоров. — Вы должны нас извинить. У нас трогательное отношение к своим помойкам, даже если они далеко от дома…

Собеседник, снисходительно улыбнувшись, царственным жестом махнул рукой — дескать, чего уж…

Представители местных властей, с отчужденной задумчивостью изучив зелененький паспорт и международное предписание, выданное Прозорову, на досмотре его багажа, как и полагалось, настаивать не решились.

Рассекая винтами завесь ледяных нитей вечерней мороси, железная птица поднялась ввысь, уходя во мглу, скрывавшую пространство неразличимого промозглого моря.

СЕНЧУК

Пропажа штурмана, как сразу же уяснил Сенчук, произвела на научный и командный состав судна такое же впечатление, как на улей — исчезновение матки: началас бестолковая суета с оттенком уныния, в воздухе повисла неопределенность, и, казалось, вот-вот и утратится смысл всей экспедиции.

«Скрябин» лег в дрейф у границы нейтральных вод, капитан связывался с хозяевами, ожидая указаний, арабы толклись в своих каютах, бесконечно устраивая какие-то совещания, а морячки угрюмо и стойко несли вахты.

Сенчук, воспользовавшись известной деморализацией капитана, занял каюту пропавшего, сказав, что данное помещение находится в выгодной близости от трапа, ведущего на верхнюю палубу и, следовательно, на мостик, что ему, готовому взять на себя обязанности исчезнувшего штурмана, жизненно необходимо.

Возражать старпому капитан не стал, практически с первых дней плавания признавая его главенство, поскольку, как выяснилось на поверку, в морском ремесле Сенчук превосходил его на несколько голов, однако ни своими знаниями, ни тонкостями управления знакомым до каждой заклепки «Скрябиным» не кичился, а лишь уважительно подправлял некоторые начальственные промахи и неназойливо давал толковые советы. Кроме того, на любое свое действие он дисциплинированно испрашивал капитанской санкции и никоим образом самолюбие начальника не ущемлял.

Очутившись в штурманской рубке, Сенчук уже через час понял, что помощник штурмана — каботажная безграмотная шпана, попавшая на судно, видимо, исключительно по знакомству, а электрик, обслуживающий «маточный» и «репитерные» гирокомпасы на ходовом мостике, — лежебока и свободный философ, погруженный в неясное по своему смысловому значению и перманентное по протяженности раздумье, не способствующее бдительному исполнению обязанностей. О чем безнадежным тоном доложил капитану, кого, в свою очередь, определял в душе близнецом-братом своего нового подчиненного.

— Флоту лентяи и ловкачи не нужны, — подытожил он характеристики своих непосредственных помощников. — Мне придется принять меры к оздоровлению коллектива методами военно-морской дисциплины. Прошу содействия.

Капитан кисло кивнул: энергичный Сенчук угнетал его в той же мере, как и отсутствие должных указаний от заказчика плачевно начавшегося плавания.

Впрочем, вскоре пришли радиограммы с руководящими директивами, предписывающими «Скрябину» войти в территориальные норвежские воды и принять на борт двух пассажиров: некоего араба, спонсора экспедиции, и — российского представителя МЧС, наблюдателя за исследованиями затонувших атомоходов.

Погода сопутствовала прибытию на судно высоких гостей: шторм, несмотря на обильные осадки в виде мокрого снега, на время утихомирился, и высадка новых членов экипажа с зависшего над «Скрябиным» вертолета прошла в считанные минуты.

Гостей, по сути являвшихся распорядителями похода, встречал капитан, Сенчук держался в стороне, испытующе посматривая в сторону десантировавшйхся персонажей.

Положительных эмоций при этом он не испытывал: господа, прибывшие на судно, ни малейших признаков неуверенности и заискивания, свойственных сухопутным существам, оказавшимся среди морской стихии, не проявляли и вели себя с барственной самоуверенностью истинных хозяев положения.

Араб — человек со взглядом гипнотизера — если что и внушил Сенчуку, так недоверие, — в натуре этого типа чувствовалось не просто двойное дно, а прямо-таки бездна всяких таинств, связанных как с загадочным мировоззрением восточного человека, так и с обладанием им не просто большими, а непомерными деньгами, определявшими, соответственно, и его власть.