Читаем Ядро ореха. Распад ядра полностью

Жажда горит в нем, неутоленная жажда! И хоть вдесятеро набери фактов — легче не станет, потому что корень всего — внутреннее колебание, неуверенность, метание между скепсисом и верой. Вот и история не спасает! В ней, в истории, — взрывчатые силы, и люди, вызванные поэтом из мрака веков, — люди живые, страстные, и относится-то к ним Евтушенко неодинаково, однако нужда гнет: выстраивает всех в шеренгу. С огромной страстью написан, например, в поэме Достоевский под расстрелом: балахон смертника, навсегда прирастающий к телу, — такую поэтическую деталь не скоро забудешь. Однако — вперед, вперед! И уже «с возка сошедший, над тобою встал, толпа, честь России — Чернышевский…». Все тут как на ладони: Достоевским поэт потрясен, а Чернышевскому — «честь отдает», по сюжету, значит, требуется. И — «со счастием и болью он подумал: будет срок, и неловко бросит бомбу та, что бросила цветок…».

Да не так же это просто. Вспомните, кто бомбами-то более всего увлекался! И как Достоевский к этим бомбам относился. А как к Чернышевскому прибегал — помните? — все просил Россию не поджигать!

Исторические фигуры мирно уживаются лишь в хрестоматиях для школьников. А если всерьез — ведь решать надо. Не о личной неприязни речь — о судьбах России. Кто-то прав, кто-то неправ. Надо вставать на чью-то сторону. Нужна концепция.

Концепции нет.

Есть мучительное метание, и все сорок сороков исторических авторитетов не могут его уравновесить. В этом-то метании поэта, в глубоком и полуосознанном подтексте поэмы сокрыты боль за людей, доброта, сочувствие. И, может быть, в мучительности его раздумий — ценнейшая правда его состояния. Может быть, без этих попыток разрешить внутри себя сталкивающиеся потоки не было бы и поэта Евтушенко. Может быть, и нужно было писать ему прямую правду о своих раздумьях и сомнениях?

Самые опасные свои сомнения Евтушенко сваливает на выдуманную им Египетскую пирамиду. Пирамида спорит с Братской ГЭС. Пирамида — пессимистка, ГЭС — оптимистка. Спор этот производит тяжкое впечатление, потому что ГЭС вовсе не опровергает пирамиду, а старается лишь отвлечь ее от опасных мыслей. Во всем этом театрализованном действии есть ложность, нарочитость, надуманность.

Истинный поэтический нерв поэмы завален руинами школьнически понятой истории. Мы не видим людей, хотя чувствуем: они где-то здесь. И они появляются, когда поэт, покончив со всемирно-историческими орбитами, обращает на людей свое внимание.

И начинается колдовство поэзии:

Председатель наш был не крестьянский,
он в деревню пришел от станка,и рукав, пустовавший с гражданской,был заложен в карман пиджака…

Нынешняя поэзия вообще ужасно сильна в космических построениях — а Евтушенко обладает редкостной способностью видеть конкретного, живого человека, погруженного в простой быт, в простой труд. Люди — азбука всего. От главы «Азбука революции» возникает в поэме вереница живых людей, прямо берущих за живое. Учительница Элькина в ликбезе — упрямо: «Маша ела кашу. Маша мыла раму». И грубоватая простота красногвардейца: «Какая Маша? Что за каша?.. Выдай нам, глазастая, такое изречение, чтоб схватило за сердце, — и пойдет учение…». И гибель этого парня, и — синеющими губами, мучительно — уже из смертной мглы: «Мы не рабы, учителка, рабы не мы!..».

Евтушенко удивительно доверчив к людям. Встретил по дороге бабушку — и со второго слова по душам. Люди входят в его поэзию так просто, как к себе домой. «Мне сказал монтажник Слава Лучкин…» — и нам этой рекомендации достаточно; мы следим за рассказом Лучкина, за рассказами гидростроителя Карцева, диспетчера Изи Крамера, бетонщицы Буртовой Нюшки… И в этих захлебывающихся, бесхитростных, сбивчивых рассказах — вся жаркая, живая суть поэмы. И в простых славах, вроде бь; стилизованных под прямую речь, возникает пронзительная правда поэзии:

Я училась, я ум напрягала, я по карте указкой вела.Я ледащих коней запрягалаи за повод вперед волокла.
Я молола, колола, полола,к хлебопункту возила кули,насыпала коровам полову,а они ее есть не могли…

Похоже, из всех семи великих поэтов, которым молился Евтушенко, не зря он молился лишь одному — Некрасову. Некрасовская боль и любовь, и тяга к людям, живущим на огромных просторах России, — вот что органично для сегодняшнего Евтушенко. И от этого понимания людей, от этой доверчивой тяги к ним само возникает, вырастает естественно то великое, что Евтушенко судорожно громоздил в первой половине поэмы, — ощущение России, Родины, правды.

Люди работают и любят, спорят и пишут стихи. Неумелые, трогательные. Евтушенко цитирует их (или стилизует). Чуть не пол-России пишет. Что это? «Графоманство»? Нет, не то! «Россия рвется, мучась и любя, тайком, тихонько или громогласно, но выразить, но выразить себя!».

Перейти на страницу:

Похожие книги

188 дней и ночей
188 дней и ночей

«188 дней и ночей» представляют для Вишневского, автора поразительных международных бестселлеров «Повторение судьбы» и «Одиночество в Сети», сборников «Любовница», «Мартина» и «Постель», очередной смелый эксперимент: книга написана в соавторстве, на два голоса. Он — популярный писатель, она — главный редактор женского журнала. Они пишут друг другу письма по электронной почте. Комментируя жизнь за окном, они обсуждают массу тем, она — как воинствующая феминистка, он — как мужчина, превозносящий женщин. Любовь, Бог, верность, старость, пластическая хирургия, гомосексуальность, виагра, порнография, литература, музыка — ничто не ускользает от их цепкого взгляда…

Малгожата Домагалик , Януш Вишневский , Януш Леон Вишневский

Публицистика / Семейные отношения, секс / Дом и досуг / Документальное / Образовательная литература
Против всех
Против всех

Новая книга выдающегося историка, писателя и военного аналитика Виктора Суворова — первая часть трилогии «Хроника Великого десятилетия», написанная в лучших традициях бестселлера «Кузькина мать», грандиозная историческая реконструкция событий конца 1940-х — первой половины 1950-х годов, когда тяжелый послевоенный кризис заставил руководство Советского Союза искать новые пути развития страны. Складывая известные и малоизвестные факты и события тех лет в единую мозаику, автор рассказывает о борьбе за власть в руководстве СССР в первое послевоенное десятилетие, о решениях, которые принимали лидеры Советского Союза, и о последствиях этих решений.Это книга о том, как постоянные провалы Сталина во внутренней и внешней политике в послевоенные годы привели страну к тяжелейшему кризису, о борьбе кланов внутри советского руководства и об их тайных планах, о политических интригах и о том, как на самом деле была устроена система управления страной и ее сателлитами. События того времени стали поворотным пунктом в развитии Советского Союза и предопределили последующий развал СССР и триумф капиталистических экономик и свободного рынка.«Против всех» — новая сенсационная версия нашей истории, разрушающая привычные представления и мифы о причинах ключевых событий середины XX века.Книга содержит более 130 фотографий, в том числе редкие архивные снимки, публикующиеся в России впервые.

Анатолий Владимирович Афанасьев , Антон Вячеславович Красовский , Виктор Михайлович Мишин , Виктор Сергеевич Мишин , Виктор Суворов , Ксения Анатольевна Собчак

Фантастика / Криминальный детектив / Публицистика / Попаданцы / Документальное
Дальний остров
Дальний остров

Джонатан Франзен — популярный американский писатель, автор многочисленных книг и эссе. Его роман «Поправки» (2001) имел невероятный успех и завоевал национальную литературную премию «National Book Award» и награду «James Tait Black Memorial Prize». В 2002 году Франзен номинировался на Пулитцеровскую премию. Второй бестселлер Франзена «Свобода» (2011) критики почти единогласно провозгласили первым большим романом XXI века, достойным ответом литературы на вызов 11 сентября и возвращением надежды на то, что жанр романа не умер. Значительное место в творчестве писателя занимают также эссе и мемуары. В книге «Дальний остров» представлены очерки, опубликованные Франзеном в период 2002–2011 гг. Эти тексты — своего рода апология чтения, размышления автора о месте литературы среди ценностей современного общества, а также яркие воспоминания детства и юности.

Джонатан Франзен

Публицистика / Критика / Документальное