Ядро ореха. Распад ядра

Вы так неистово защищаете от меня общие истины, словно я собираюсь на них нападать. Поверьте, я вместе с вами негодую, когда читаю ваши филиппики о «той или иной нечисти, примазавшейся к нашему делу», но, хоть убей, никак не свяжу этого с нашей молодой литературой: кто уж там к кому примазывается?.. И как это могут «тянуться к слепой, бездумной вере» те, кого вы же сами обвинили в «безверии», «скепсисе и цинизме», — тоже для меня загадка. И каким это образом к молодой поэзии, которая, как известно, вся — от Рождественского до Цыбина и от Вознесенского до Казаковой — при всех различиях строится на основном мотиве: «Стать самим собой!» — каким уж образом прицепить к этой поэзии поиски. «божков» и «тоску по фетишам», — не знаю, каюсь: ваша логика мне недоступна. Мне трудно спорить с вами: ну, добро, моей попытке объяснить конкретно-исторической судьбой поколения молодую литературу вы противопоставили бы иное фактическое объяснение — прекрасно! — но в кабалистике, простите, я не силен. «Можно было воевать и написать потом… «Бумажного солдатика», и можно было не воевать и написать «Время летних отпусков». Услышав это, я растерялся, как лектор, которого после его доклада о пользе грамоты сразили из зала драгомировской фразой, что Жанна дАрк и совсем-де неграмотная была, а чего натворила! Бог с ним, оставим это на суд читателя, тем более, что корень наших расхождений глубже.

Вы опровергаете меня по методу: А Рекемчук «Время летних отпусков» написал! А. Лучосин, отвечу я, «Человек должен жить» написал. Да мало ли написано добротной беллетристики, не отразившей прямо поисков поколения! Если бы я стал отвечать вам в этом духе, наша полемика превратилась бы в детскую передачу «Угадай-ка!» Речь идет о самом подходе к делу. Моя реплика о Писареве не была придиркой. Насторожило меня то, как вы вообще цитируете. И это, как оказалось, не «случай». Это метод.

Я спрашивал о ваших поэтических симпатиях, пытаясь вернуть вас, как говорил Ленин, «из царства формул в царство действительности», надеясь уловить нечто человеческое в грохоте вашей логики. Но когда дошло до стихов, когда я прочитал у вас, что А. Вознесенский «в предельно ясной ситуации, когда кассирша обсчитала глухонемых инвалидов и задача поэта абсолютно понятна, уходит от выполнения своего прямого гражданского долга в малодушные истерические стенания о своей… «судьбе», — тут уж стало ясно, что наши разногласия начинаются с самого элементарного: с того, как читать стихи.

Так, значит, задача поэта вам «абсолютно понятна»?

Нет, явно не поздоровится от вас Пушкину, который, наблюдая, как «глухой глухого звал к суду судьи глухого», вместо того, чтобы выполнить свой гражданский долг и помочь инвалидам разобраться, веселился, глядя, как они запутались. А как вам нравится Некрасов, при котором били женщину кнутом, крестьянку молодую? Не кажется ли вам, что он странно вел себя в этой предельно ясной ситуации: вместо того, чтобы схватить за руку негодяя, стоял в стороне и беседовал с выдуманной музой, вряд ли смущая своей беседой экзекутора? А что вы скажете об авторе-герое поэмы «Про это», чья любимая погрязла в нэпманском болоте, а он, вместо того, чтобы заклеймить ее, стал молить, грозить, агитировать, а затем под крики: «Назюзюкался!» — малодушно бежал на невский мост и принялся жаловаться на свою судьбу?

Стихи нельзя анализировать, как прозу (тем более нехорошо их разбирать, как акт о поведении автора). Эдак все упустишь в стихе; поэзия — это нечто целостное.

Л. КРЯЧКО:

Что за «винегрет»? «Остра твоя, конечно, шутка, но я с прискорбьем вижу в ней не счастье твоего рассудка, а счастье памяти твоей». Это из затронутой вами пушкинской эпохи! Сравнение инвалидов из стихотворения А. Вознесенского с аллегорическими «глухими» Пушкина и тем паче с истязаемой музой Некрасова — более чем механическое цитирование, это — цитирование бессмысленное. Судите сами. Вознесенский мог вмешаться в описанную им сцену, для Некрасова это было невозможно. Что общего даже с самой поверхностной, формальной стороны (которой вы, по-видимому, в эту минуту придерживались) между отчаянием и горечью чувств поэта перед мерзостями царского самодержавия (Некрасов) и мироощущением молодого человека в обществе, строящем коммунизм? Более чем оригинальное воплощение провозглашенного вами «конкретно-исторического» подхода к литературе!

Л. АННИНСКИЙ:

«Винегрет» действительно отменный. Можно и не такое приготовить, если усматривать в стихах «предельно ясные ситуации». Боюсь только, что поэзия тут ни при чем.

Вам нравится Анатолий Передреев — новое, свежее дарование в нашей поэзии. Хорошо. Вот его стихотворение «Работа» (я сразу выделяю ритмообразующие строки, чтобы легче было анализировать):