Ягуар, или Тот, кто живёт один

Отряд продвигался спокойно и размеренно. Тихий шелест листвы успокаивал сердце Науэля, в котором нежилась надежда на мир. Воины были в нескольких километрах от берега озера, на котором онейда разбили свой лагерь. Он был больше похож на деревню, целое поселение. Подойдя ближе, Ягуар заметил, какое оживлённое было селение. Детишки шныряли туда и сюда, у берега купались молодые девушки, которые, увидев гуронов, испугались и попрятались в глубине воды. Одна женщина с двумя детьми стояла на берегу. Встретившись с ней взглядом, Ягуар отшатнулся. Увидев знакомые черты Мимитех, он встряхнул головой. – Ты уже видишь её в каждой встречной, Ягуар – подумал он. Он ещё раз посмотрел на женщину, но она уже стояла спиной. Науэль осматривал владения онейда, и был поражён спокойствием и миром в этом месте. Когда отряд гуронов был замечен, несколько мингов подошли к раскрашенным воинам и остановили лошадей. Науэль спрыгнул с коня и подошёл к нахмурившемуся макуасу. –Передай своему вождю, что вождь гуронов пришёл, чтобы решить важный вопрос. Макуас оглядел Ягуара и побежал в хижину к Энэпею, а спустя несколько минут вернулся. – Вождь говорит, что ты можешь пройти к нему. Мужчины кивнули друг другу, а из хижины вышел Энэпэй. Он был удивлён и поражён величественным нарядом Ягуара, но животные, которых оседлали гуроны, вызвали в нём ещё больший восторг. Ягуар приказал привязать лошадей к дереву, чтобы они спокойно смогли попастись. –Энкудэбэу! – Энэпей. Я не буду подавать тебе руку, чтобы ты не смог её отрезать. – Судя по тому, что я вижу, гуроны назначили тебя вождём. Не зазнавайся, Ягуар. Твоё величие понятно лишь твоим последователям. Для ирокезов есть лишь один великий вождь. И это я. И кем бы ты не был, ирокезы примут тебя только после того, как я приму тебя. – Не ставь себя выше остальных, Энэпей. Перед Маниту мы все равны. Перед Маниту мы все простые рабы. – Ты пришёл для того, чтобы учить меня? Если так, то не испытывай моё терпение, уходи. – Да простит меня Маниту. Я пришёл не для ссоры с тобой. Я пришёл чтобы заключить мир и распределить территории между нами. – Маниту простит тебе твою дерзость. Но, как вождь гуронов, ты имеешь право отстаивать честь своего племени. Ну и раз ты пришёл, я готов выслушать тебя. Что ты хочешь предложить ирокезам? – Мы должны обозначить границы наших территорий. Когда мы определимся с этим, я надеюсь на твоё благоразумие, и верю, что томагавк между нашими племенами будет зарыт, хотя бы до определённого времени. – Обозначить границы? Ладно, и где же ты хочешь провести свою границу? – Ровно с того места, где начинается берег озера, и триста километров по реке будут наши владения. С береговой линии, на запад, и вся территория Онтарио, и те земли, что вы завоевали, останется у вас. – Учитывая, что численность нашего населения в разы превышает ваше, было бы уместно просто разгромить вас, как мы делали это и раньше. – Ты прав, гуронов осталось слишком мало, чтобы противостоять ирокезам. Но каждое племя имеет право существовать. В этом сила индейцев. Рано или поздно бледнолицые придут сюда, и будут пытаться вышвырнуть тебя с твоих родных земель. Тогда ты вспомнишь, что если бы не уничтожил всех гуронов, мы смогли бы сплотиться против бледнолицых и отстоять свою честь. Честь всего индейского народа. Между нами всегда была вражда, но бледнолицые – наш общий враг. – Пока я не заметил, чтобы белые были настроены враждебно. Напротив, они поддерживают с нами хорошие отношения, как в торговле, так и в остальном, и даже в военном деле. – Так будет пока белым будет чем поживиться. Вашими руками они истребят здесь всё живое, а потом возьмутся и за нас. Вашими руками они убьют всех индейцев, а потом всех ирокезов настроят друг против друга, так, что брат пойдёт на брата, а отец на отца. – Может ты и прав. Но пока я вождь, этому не бывать. Белые считают нас дикарями, думают, что мы слепо пойдём за ними. Но следя за нами они сами становятся слепцами. Мы же живём своим умом, а победы вершим своими томагавками. Некогда гуроны и ирокезы были братьями. Когда то мы совершали совместные победы. Триста километров по реке, говоришь? Мы зароем томагавк. Но если хоть один гурон вторгнется на наши земли, и тронет хоть одну муху, нашему перемирию конец. – Гуроны будут охотиться вверх по реке. Нас не так много, и нам хватит тех земель, что у нас есть. Со стороны ирокезов мы также ждём честности. Граница указана, и никто не должен переходить её без предупреждения. Если вам нужно будет пройти через наши земли, вы будете обязаны известить нас. Мы в свою очередь будем поступать так же. – Это разумно. Последние годы мы много воевали, потеряли многих воинов. Сейчас, когда мы обосновались крепко на берегах Онтарио, нам не хочется снова поднимать своё оружие и возносить его над врагами. Нам так же хочется спокойствия и мира. Многие из смелых и бывалых воинов обзавелись семьёй. Никто не хочет терять то, что так трудно ему далось. Мы долго пытались обозначить своё господство в этих краях, и сейчас нам удалось подтвердить своё превосходство над другими племенами. Я принимаю твоё предложение. Да поможет нам Маниту. Да сохранит он нас и наших детей. – Я рад, что моё предложение не показалось тебе заносчивым. Мы наконец положим конец нашей межплеменной войне. – Возвращайся с миром, гурон. Сообщи своему племени, что великий вождь ирокезов даровал им свою милость и распахнул двери своих вигвамов миру и спокойствию. Науэль собирался уже уходить, полный воодушевления и гордости, но Энэпей его остановил. –Науэль. Если ты увидишь то, чего всегда так желал увидеть, но так боялся, – он на мгновение замолчал, не зная, какие лучше подобрать слова, – закрой глаза и представь, что это сон. Забудь то, что всегда помнил. Отдай сам то, чем всегда желал владеть. Глаза Энэпея были полны страха и опасений. Он боялся, что Ягуар может сделать что-то такое, что навредит только что объявленному миру. Науэль вышел из хижины вождя и направился к лошадям, но неведанная сила потянула его ближе к берегу озера. Там горел костёр, и подле него сидела женщина и заплетала косы своей дочери. Позади них Отэктэй и маленький мальчик играли с деревянными палочками, рисуя на песке какие-то причудливые узоры. Отэктэй узнал Ягуара, и встав с земли, поклонился ему. – Рады видеть вождя гуронов в наших краях. Он ещё раз кивнул ему и вместе с сыном направился к хижинам. Женщина, сидевшая у костра, встала. Науэль смотрел на неё и не мог отвести глаз. Его грудь горела адским пламенем, иссушивая все слёзы, которые он мог бы пролить. – Знала ли ты, что я жив? – Знала. Науэль на мгновение взглянул на небо, слегка поклонился и приказал привести лошадь. – Лучше бы ты умерла. С этим я ещё смирился бы – подумал он, и, запрыгнув на лошадь, умчался прочь, подстёгивая животное изо всех сил. Он не сказал больше не слова ей, и не услышал от неё ни звука. В голове вертелось лишь «знала». В селении онейда Энэпей объявил о мире с гуронами. Многие заворчали и воспротивились, но большинство с облегчением вздохнуло, и ещё раз восхвалило своего вождя. Мимитех ещё долго провожала взглядом ускользающую тень. Она отправила дочь к отцу и уединилась на берегу. Слёзы обжигали её лицо, но она не могла кричать. Боль парализовала её. – Когда Маниту заберёт меня, лишь телом я не смогу его желать. Но душа моя всегда будет верна ему, всегда будет болеть и помнить. О Маниту, сохрани детей моих, моих кровиночек, и позволь им избежать моего страдания. О Маниту, если он забыл меня, то это подобно тому, что ты меня забыл. Забудь и ты меня, Маниту. Забери мою душу, разрушь её, уничтожь, чтобы не горевать мне и не страдать по нему. О, Великий дух, забудь, что я существую, пошли все кары земные мне, но вырви из моей души эту любовь. – Если бы она могла послать мне весточку…А она могла. Но не захотела. Значит, так тому и быть – думал Науэль, мчась прочь от привидения. Думы заполонили его голову и он не заметил, как добрался до дома. Он слез с лошади и отправил Вемэтина отдыхать, вместе с другими животными. Монгво встретил Ягуара, но они стояли молча и долго смотрели друг на друга. – Я знал, что ты вернёшься живым, но не думал, что ты умрёшь – он положил руку на грудь Науэля, склонил голову и продолжил. –Ты умер вот здесь, когда увидел её. – Ты знал, что она жива? – Нет, но я понял это по твоим глазам. – И что они сказали тебе? – Они сказали, что ты умер. Умер, когда твоя утомлённая душа, которая всегда хранила верность одной, и жила только ради неё, потеряла смысл. Когда ты думал, что она мертва, ты любил её страстно и нежно, ты хранил её в своём сердце, но вот она жива, и нет в сердце теперь той истомы и печали, что была приятна тебе при мысли о ней. – Каждый шёпот в моей голове, что я слышал, это был её шёпот. Каждый призрак, что я видел, был её призраком. Она была передо мной. Я смотрю на неё, но не вижу. Не могу коснуться её, хоть она и близко. Она будет… Она никогда не будет моей. Она навсегда останется лишь призраком в моей жизни. Я не хочу больше видеть её. Пусть она останется в моей памяти такой, какой я её всегда помнил. Дышащей весной и теплом, чувственной, робкой. Юной и прекрасной. Пусть останется той, что была наедине со мной, что была в моей власти и никому не принадлежала. Я не хочу, чтобы мне в мысли въелась картина, как она, увядающая, идёт рука об руку с другим, ведя за собой своих детей. Я сотру из памяти сегодняшний день, и по-прежнему буду думать, что она умерла. – Ты не сможешь забыть этот день, брат. Этот день убил твоё сердце. Этот день стал похоронами твоей любви. – Оставь, Монгво. Маниту послал мне эту муку, и я должен справиться с ней. Придёт время и тело моё, и дух, вознесутся к Маниту. Но я не знаю, сможет ли моё сердце забыть её после смерти. Кажется, даже тогда она будет преследовать меня и звать своим немым криком. Науэль не мог больше говорить. Он еле стоял на ногах, и Монгво хотел помочь ему пройти в его типи, но Ягуар отмахнулся. Весь вечер он провёл в своей хижине, а ночью вышел и отправился в лес. Он прошел несколько километров туда и обратно, а позже отправился к реке. Сидя на берегу он смотрел на тёмные воды реки. В отражении, на трепетной глади воды, он видел её лицо. Оно было такое же, как тогда, когда он впервые увидел её. Любовь его не умерла. Она по-прежнему душила его, преследовала. Он решил попытаться смириться с тем, что никогда не обретёт счастье, но подумал, счастлив бы он был, если бы всё тогда обернулось иначе. Был бы он счастлив с ней, если бы она тогда пришла к нему на утёс. Он долго думал и размышлял, но ответ сам пришёл к нему. Если уж он слышит её голос в шорохе листвы, видит её в речной глади, а в лике луны видит лишь свет её лика, возможно было бы счастье? Он ответил себе положительно, но ему стало ещё больнее. Он был один в эту ночь и позволил слезам оросить его лицо. Она была жива, его любовь спаслась и дышала одним с ним воздухом, ходила с ним под одним небом, но он горевал, желал смерти, чтобы не испытывать больше этих страданий. Он так хотел увидеть её вновь, столько раз представлял своё счастье рядом с ней, и никогда не думал, что встреча с ней обернётся такой болью и горем. Он терзался, почти не мог дышать. Он не знал что делать и как ему теперь жить. Она была не из тех, кого можно было заставить что-то сделать. Её никто не заставлял связать судьбу с другим и позабыть его, она решила это сама. – А может ли любящее сердце принять такое решение? – в этот раз он ответил отрицательно. -Было ли то любовь, или лишь помешательство? Может это было лишь желание обладать самым смертоносным оружием против ирокезов? Было ли между нами чувство, искреннее и чистое? Действительно ли она так не покорна, как мне казалось? -эти вопросы теснились в его голове, но он не мог на них ответить. –Но что это тогда, если не любовь, что же это? – прокричал он, захлёбываясь слезами. Ему не было стыдно за свою слабость. Теперь ему не перед кем было стыдиться. Всё, чем он жил, ему уже не принадлежало и для него погибло. Он понял, что жил всё это время зря. Что напрасно надеялся, напрасно пытался выжить. До рассвета он пролежал на траве. Всю эту адски длинную ночь он лишь изредка погружался в сон, на несколько секунд, а после снова открывал тяжёлые после жарких слёз глаза. Солнце светило ярко, и свет резал глаза, но Науэль, сделав усилие, всё же открыл их. Перед ним сидела Аламеда. У неё было мрачное лицо, и, казалось, в глазах блестели слёзы, но вскоре, встретив взгляд Ягуара, она улыбнулась. –Не терзайся. Всё случилось так, как пожелал Маниту. – О чём ты? Считаешь, я по ней страдаю? Не лезь в ту душу, которую не знаешь. – Я лишь хотела подбодрить тебя. Не сердись. – Подбодрить? Свои мысли оставь при себе. Да и кто ты такая, что бы я сердился на тебя, тратил на тебя свои силы и своё время. – Считаешь её лучше? Считаешь её достойной тебя? Достойней, чем я? – Не забывай с кем ты говоришь, Аламеда. Перед тобой твой вождь. Любое лишнее слово может оказаться для тебя последним, и моё решение никто не осудит. Ни у кого нет такого права. Ни у кого нет власти, выше моей. Лучше помолчи, а ещё лучше принеси мне огненной воды. Я знаю, твой отец припрятал несколько бутылок на случай торжества. – Ты изменился, Науэль. И если любовь может убить в человеке всё человеческое – я не хочу любить. Теперь слёзы действительно мерцали в глазах девушки. Она поспешила оставить Ягуара наедине с его болью и печалью, снова. Через несколько минут она вернулась, неся с собой бутылку вина. Науэль сидел ещё более опечаленный. Девушка молча подошла к нему и протянула выпивку. –Подожди, – шепнул Ягуар, схватив Аламеду за запястье. – Я был очень груб с тобой, прости меня. Ты, да и никто другой в этой деревне, не заслуживает таких слов от меня. – Такие слова оскорбительны в первую очередь для тебя. Ты теряешь разум, Науэль, – подсев к мужчине, с дрожью в голосе, произнесла девушка. – Ты одна всегда понимала меня. С тобой мне всегда было легко, мы всегда говорили с тобой так, будто знаем друг друга вечность. Если можешь, выслушай меня ещё раз. – Я готова слушать тебя неделями, годами. Лишь бы быть тебе чем-то полезной. – Если бы ты узнала, что твой возлюбленный, которого все считают мёртвым, жив, но не может быть рядом, ты бы смогла связать свою жизнь с другим? – Если бы такое случилось со мной, то я до последнего своего вздоха ждала бы свою любовь. Но такого я себе представить не могу. Девушка говорила очень тихо, глядя Науэлю в глаза. Сначала он отводил взгляд, но её пауза заставила его взглянуть на неё. – Потому что я всегда знала, что моя любовь жива. Бродит, скитается, но жива. Несколько минут они молча смотрели друг на друга. Науэль смотрел в глаза прекрасной Аламеды и видел в них слёзы. Но хоть они и были печальны, в них горел такой живой блеск, такой нежный и манящий. Он невольно подался вперёд и поцеловал её, но через мгновение отпрянул. Девушка улыбнулась, а из глаз хлынули слёзы. Будто горная река, они омывали её щёки. В её душе теснилось столько чувств. Она была счастлива, что наконец Науэль проявил к ней нежность и желание, но в то же время была опечалена, чувствуя, что это могло произойти лишь от того, что мужчина пытается заглушить боль всеми способами. Они молчали и больше не смотрели друг на друга, будто поцелуя вовсе и не было, будто они вообще не знали друг друга. На мгновение, Ягуару показалось, что его влечёт к этой девушке, но что, не знал. Прикоснувшись к ней, он почувствовал тяжесть в груди. На секунду он посчитал этот поцелуй предательством. За всё время, что он бродил в лесах, представляя и вспоминая свою Мимитех, он не думал ни об одной женщине. Он не понимал, что заставило его поцеловать Аламеду. Двойственные чувства теперь теснились в его груди. Ему была приятна забота, но он не хотел давать девушке пустые надежды. После долгой тишины Аламеда встала, и уже собиралась уйти, Науэль снова остановил её. – Я хочу, чтобы эту ночь ты провела со мной. – Я буду рядом всегда. Я никогда не оставлю тебя, что бы ты мне ни говорил. – Ты не поняла меня? Этой ночью ты станешь моей. Моей женщиной. Девушка стояла в ступоре. – Я не хочу, чтобы ты совершил ошибку, о которой будешь вскоре жалеть, – произнесла она твёрдо, неоднозначно смотря на бутылку. – Говорят правду. Огненная вода лишает рассудка. – Аламеда, – поднявшись с колен и приблизившись к девушке, шёпотом произнёс Науэль, – в своей жизни я не делал ничего, о чём потом жалел. Я всегда знаю, что мне нужно. И сегодня – мне нужна ты. Он снова поцеловал её, но в этот раз со страстью, обхватив её нежное лицо ладонями. Девушка не могла сопротивляться. Любовь к этому мужчине велела ей делать всё, что он говорит и просит.