«Як» — истребитель. Чужая судьба

Пыль над степью стояла столбом. Серая, мелкая, противная, с запахом полыни и слез. Она поднималась вдоль нечастых дорог, под копытами овец и свиней, лошадей, коров, под телегами беженцев, под стоптанными ботинками красноармейцев, колесами грузовиков и штабных автобусов. Огромное пространство между Волгой и Доном покрылось пылью. Людское море по тонким линиям рек-дорог пылило, растекаясь, уходя от страшного врага.

Не стала исключением и неприметная дорога за рекой Ея. Женщины, дети, старики и старухи с котомками на спинах шли по ней на юг. Катились телеги и коляски, ползли, переваливаясь с боку на бок, арбы, плелся колхозный скот. Очередная волна беженцев, сдернутая с прежней жизни войной, торопилась, неся свою беду дальше. В испуганных глазах их одна мысль: уйти подальше от грохота и огня. Уйти от немцев. Обгоняя, рассекая людскую реку, на юг пылила и армейская автоколонна. Тяжелые машины прижимали беженцев к обочине, те недовольно ворчали, пропуская грязные запыленные грузовики, зло посматривая на сидящих в кузовах красноармейцев-артиллеристов. Бойцы были такие же грязные, усталые, равнодушные к недовольству толпы.

С севера послышался далекий гул авиационных моторов. Сотни глаз с тревогой уставились в небо, обшаривая его, словно это могло как-то помочь. Когда из облаков показались стремительно приближающиеся самолеты, движение колонны замерло, все кинулись врассыпную в степь, вжались в сухую землю, пытаясь стать маленькими, невидимыми. Облако страха повисло кругом, слилось с пылью, ширясь и усиливаясь ежесекундно. Красноармейцы тоже побежали в степь, смешиваясь с беженцами, не помышляя даже организовать оборону. Всех, военных и гражданских, обуял страх, и чем ближе были самолеты, тем страшнее было замершим внизу. Всю эту позорную картину прервал звонкий женский крик:

– Трусы! Трусы, куда же вы все? Это же наши-и!

Действительно, уже было можно различить мелькающие среди облаков бомбардировщики «Пе-2» и эскортирующие их «Яки». Народ потянулся обратно к дороге, причем пристыженные военные спешили быстрее всех, стараясь не глядеть в глаза штатским. Вверх уже почти никто не смотрел, люди пытались оказаться как можно дальше от страшного места. Поэтому почти никто не видел, как из облаков вынырнула еще одна пара самолетов. Ветер донес далекий пушечно-пулеметный перестук, и появившаяся пара, заложив торопливый боевой разворот, снова скрылась в облаках.

Советские самолеты пару секунд так и продолжали лететь, потом за одним из них – истребителем – показался дымный шлейф. Шлейф становился все длиннее, и вот уже самолет начал заваливаться набок, показалось пламя. «Як» валился все сильнее, огонь охватил все крыло, и машина заштопорила к земле. Примерно на полпути от истребителя отвалилась темная точка, и забелело облачко парашюта, а самолет исчез в огромном клубке огня. На землю падали уже обломки. Замершая было на минуту колонна продолжила свой путь. Большинству людей не было никакого дела до разыгравшейся в небе трагедии. Посмотрели и пошли себе дальше. Упади обломки самолета ближе, возможно, и побежали бы туда неугомонные мальчишки, но они рухнули за несколько километров от дороги. Только полуторка отделилась от колонны и, отчаянно пыля, двинула в степь, за выпрыгнувшим пилотом.

Нашли его быстро. Погасший купол парашюта ярко выделялся на фоне желтой выгоревшей травы и являлся прекрасным ориентиром. Красноармейцы сгрудились вокруг сбитого летчика, рассматривая страшноватую картину. Тот был без сознания, дышал редко и с хрипом, запрокинув голову и подставив солнцу черное, обожженное лицо. Из-под шлемофона сочилась кровь, шаровары летчика обгорели, местами обнажив опаленные и залитые кровью ноги. Реглан его был весь иссечен осколками и немного покоробился от огня. Старший среди бойцов, воевавший еще в финскую, старшина-сверхсрочник, даже подумал, что этот пилот уже не жилец. Очень уж много крови натекло из издырявленных ног, очень уж много ожогов… Словно подтверждая его мысли, раненый что-то прохрипел, выгнулся дугой и зашаркал по земле пяткой правой ноги, оставляя на ней борозду. Левая нога у него темнела пулевой дыркой и была выгнута под необычным углом. Выгибался и шаркал летчик недолго, вскоре затих и обмяк. Но к удивлению присутствующих, это была не агония – он продолжал дышать, только из плотно зажмуренных глаз, а только они остались целыми на обожженном лице, показались слезы. Старшина расстегнул на нем реглан и удивленно присвистнул, увидев у того на груди два ордена.

– Заслуженный, – сказал он, вынимая документы и свинчивая награды. Летчик по-прежнему дышал и прямо сейчас умирать вроде не собирался, поэтому старшина рявкнул на ушлого, принявшегося уже пластать на тряпки парашют, красноармейца, и вскоре перебинтованный пилот занял место в кузове полуторки. Машина тронулась, догоняя ушедшую далеко вперед колонну…