Яма слепых. Белая стена. Рассказы

Временами на него накатывает внезапная волна нежности. Может быть, стало бы легче, если бы он выплакался, уткнувшись лицом ей в колени, хотя он и презирает ее. Притягивает девчонку к себе и яростно целует, растянуть бы время, чтобы забыть обо всем; закрывает глаза, словно реальность надвигается на него снаружи, но ярость потухает от собственной лихорадочной избыточности, и он смотрит на Зулмиру, опустив руки, чувствуя свою вину. Его тянет исповедаться ей в своих помыслах и отвезти ее домой.

В какие-то мгновения он склоняется к такому решению, но потом пугается одиночества. Придется ей быть с ним до конца задуманного путешествия. Он понял это вчера, когда выехал на прогулку по прибрежной автостраде, идущей вдоль океана, в машине, которая будет внесена в опись его имущества представителями юстиции; и во время прогулки он видел девушек, они сидели рядом с водителем, положив руку на спинку сиденья у него за плечами, некоторые улыбались, таких было немного, но все они были готовы, подумалось ему, провести эти часы на безлюдной дороге или в комнате какого-нибудь семейного дома в Лиссабоне, так и спокойно, и много приличнее.

Он почувствовал уверенность, что и она отправится в такую поездку недели через две, если не раньше. И при этой мысли ему стало больно. Может, она ему теперь нравилась, хотя бы потому, что была с ним всегда, когда ему хотелось: не так уж много на свете людей, готовых предоставить себя в наше распоряжение, когда нам нужно, чтобы кто-то был под боком.

Да, иногда его влечет к ней, она молода, от нее веет жизнью, она кружит ему голову, рядом с ней он о многом забывает, ему не нужно напиваться, чтобы забыть о том, что произойдет через две недели, если он допустит, чтобы жизнью его распоряжались другие по собственной воле.

Доктор Каскильо до Вале прочел ему приговор:

— Либо вы раздобудете триста конто сегодня же, до четырех дня, либо дело плохо. Я со своей стороны перепробовал все средства, какие мог. Есть кредиторы, которые хотят посадить вас на скамью подсудимых. Доставайте деньги!

— Где?! Где мне достать их, сеньор доктор?…

— А вот это, сеньор Зе Мигел, вот это меня не касается.

— Значит, я должен проглотить пилюлю, так что ли? Должен отдуваться за всех. И только я один…

— Я сделал почти невозможное, чтобы вытащить вас из этой истории, сами знаете; но мои средства воздействия ограниченны. Моих слов уже недостаточно; в ваши обещания люди не верят.

— Вы вели переговоры с банками?

— Вел. Они уже не принимают ваших векселей: они считают, что вы уже не в состоянии нести ответственность за свою подпись.

— Короткая у них память…

— Банки не могут подвергать себя почти верному риску, Зе Мигел!.. Вы — человек разумный, должны разобраться в ситуации.

— Чепуха, доктор, чепуха! Давайте поглядим, как отнесутся к делу друзья; поглядим, сколько у меня осталось настоящих друзей.

— Вы не можете дать гарантий.

— Не говорите так со мной, черт побери! Вы хорошо знаете, знаете лучше, чем я…

— Зе Мигел!.. Вы стали утрачивать хладнокровие и говорить вещи, в меньшей степени соответствующие истине.

— Хотите сказать, я очки втираю?!

— Спокойнее, старина! Так мы не договоримся. Успокойтесь! Я понимаю, вы вне себя, еще бы — столько лет работы, и вдруг такое. В жизни все бывает! Вы делали дела, которые принесли вам деньги; в одиночку вам, естественно, было не справиться, а теперь вы не можете требовать от людей, чтобы они вернули вам то, что заработали в содружестве с вами.

— Но ведь скольким я помог, сеньор доктор? Вы помните? Мне не нужно напоминать вам, сеньор доктор.

— Вы человек щедрой души, Зе Мигел, что правда, то правда!

— Я был машиной, чтоб делать денежки для этих лакомок. Когда они чуяли опасность, сразу бросались ко мне: расписывали мне дельце, какое оно выгодное, доставали бумаги, чтобы можно было провезти контрабанду, им все легко было, ведь в случае чего я бы их не выдал. Никогда я ни одного имени не назвал!

— Так ведь и они никогда не скупились по отношению к вам, Зе Мигел! Дела делались по-хорошему…

— Но каштаны из огня таскал я, сеньор доктор! Я занимался всей черной работой и днем, и ночью, якшался с разным сбродом, рискуя шкурой, а они в это время поигрывали в картишки здесь в клубе или сидели спокойненько у себя дома, ждали, пока я набью им мошну. Я много денег заработал, сеньор доктор!

— Вам же выгода…

— Меньшая, чем люди говорят, сеньор доктор! Это же видно!..

— Вы утратили перспективы.

— Хотите сказать, сижу в дерьме?

— Не в этом дело, Зе Мигел. Хочу напомнить вам, что вы часто теряли голову и поступали вопреки моим советам. Припоминаете?! Похоже, что нет, но я напомню: когда война кончилась, я посоветовал вам продать автофургоны и погасить задолженности; расстаться с земельными угодьями, которые приносили вам одни убытки, хотя земля — ваше хобби, и приобрести доходный дом, а то и два. А вы что мне сказали?!

— Что все тогда думали: война будет продолжаться и моя организация еще понадобится. Это же в глаза бросалось.

— Вам одному…

— Американцы тогда подвели. Но они тоже окажутся в дерьме рано или поздно, если не начнут бомбить русских.