Яма слепых. Белая стена. Рассказы

Он и сегодня еще смеялся, когда вспоминал мертвенно-бледное лицо старшего сына, получившего от него приказ отбыть в сопровождении брата и Зе Каретника в имение Куба. Молодой человек пожелал объясниться, говоря отцу, что ссылка эта компрометирует его перед слугами, что он уже не ребенок и в ноябре должен жениться, но Диого Релвас ответил ему на все одним вопросом: «Ты уверен, что не виновен?» Лицо его было, как всегда, хмурым, но глаза чуть заметно улыбались. Ему доставляло удовольствие время от времени попытать, крепко ли держит он в руках своих сыновей, потчуя их, разумеется в разумных дозах, то кнутом, то пряником. И это была своеобразная ласка Диого Релваса по отношению к детям, которых он готовил к трудной жизни, по всему видно ожидающей их в будущем. Он хотел видеть их сильными. И знал, да, знал, и точно, что все они нуждаются в его твердой руке, которая никогда не даст им вылететь из седла.

Диого Релвас любил красиво выражаться. И этот образ уже как-то в разговоре с домашним врачом Бернардино Гонсалвесом употреблял, когда шла речь о крахе Австрии, вызванном американским экономическим кризисом тысяча восемьсот девяносто третьего года. Он прочел в газете, что в Соединенных Штатах почти каждый день появляется миллион безработных, и расценивал это как симптом того, что соблазнительная для многих толстосумов индустрия толкает человечество в пропасть. Его терзала мысль, что не имеющие здравого смысла люди подвергают риску будущее страны из-за своей болезненной страсти получить как можно скорее прибыль. По его понятию, деньги должны находиться в движении, да, не лежать без толку, он не любил видеть ни детей своих, ни денег в бездействии — это признак болезни, но если и дети, и деньги одержимы постоянным движением, постоянным и все убыстряющимся, он спрашивал: «Способен ли кто-либо удержать в руках вожжи, если коляска перевернется?»

Еще совсем недавно рабочие и работницы фабрики шерстяных изделий, хозяином которой он был, — фабрику он получил в наследство после смерти жены Марии Жоаны Ролин Вильяверде, — жили как заключенные, работая по шестнадцать часов в сутки, и ничего, а теперь они устраивают стачки, борясь за десятичасовой рабочий день, и требуют одинаковой оплаты труда. Кто выплатит им разницу?! Не будет ли эта мера направлена против всех?! Против самих рабочих, именно против них самих, которые просто помешались на нелепых идеях.

Совершенно случайно он заговорил об этом с председателем муниципалитета, когда они ехали с ним в черной коляске, запряженной парой игреневых лошадей, которую Релвас впрягал специально для деловых поездок в поселок. Это был его торжественный выезд. Трон-передвижка магната-громовержца, как называли выезд и его эти канальи республиканцы, с которыми теперь объединились прогрессисты, а-а! Все это слепота глупца Зе Лусиано!..

Момент, без сомнения, тяжелый, и все из-за этих распрей, которые разобщили партию монархистов; слепые, слепые и вожди слепых, еще хорошо, что Интзе и Жоан Франко [49] сообразили ввести диктатуру, покончив с либеральными фантазиями, которые так по душе были его отцу, но которые оказывались пустыми, если страна не знала, что с ними делать. И результат был налицо. Свобода, когда ее требовал народ, была опасным вымыслом. Ведь народ был несовершеннолетним и нуждался в опекунах, которые бы его наставляли и уберегали от смертельных опасностей, последствия которых необходимо было предусмотреть и обойти, если, конечно, это возможно. Хорошо еще, что судья Вейга был начеку и его рука карала.

— Никогда не дозволяйте, чтобы ваша рука дрогнула, — говорил Диого Релвас председателю муниципалитета. — Мы живем в чрезвычайное время… Но я здесь, рядом с вами, вы же знаете. Я ведь от опасностей не отворачиваюсь. Нет, общественным деятелем я быть не хочу, увольте, но хочу быть деятельным членом общества. Это не одно и то же.

— Коммерсанты зашевелились…

— Так вот, делайте так, как говорил мой дед: кнут! И посильнее!.. Правительство на хорошем пути, но все должно быть вовремя. Все промышленные и торговые ассоциации восстали против мер министерства финансов и свернули свои дела, прогрессисты отказались от преждевременных выборов, отложили. Однако, имей мы твердую руку, они опомнятся, придут в себя.

— Возможно…

— На «возможно» мы рассчитывать не можем, мой дорогой Соуза. В слове «возможно» всегда звучит неуверенность, а неуверенность в данный момент — синоним предательства. Так что «возможно» — предательский микроб…

— Я считаю себя неподкупным.

— Тогда смело вперед.

— Сказать, Диого Релвас, проще, чем сделать.

Этот ответ землевладелец встретил как пощечину и разозлился. Его глаза цвета старого золота или тины — точно, тина в рукавах Тежо именно этого цвета — потемнели.

— Несколько месяцев назад один из моих сыновей совершил легкомысленный поступок. Ну, обычные вещи для молодежи! Я призвал их к себе обоих и спросил, кто из них в том повинен. Они молчали. Так я их в Кубу… (он с удовольствием помолчал) и вместе с тем слугой, который на них пожаловался, чтобы они насладились обществом друг друга…