Ямато-моногатари

Поутру, на рассвете,

Проснувшись,

Прислушивалась,

Но, кроме птичьего,

Никакой голос не был слышен.

120

С тех пор как Окиотодо стал министром, прошли годы, а Бива-но отодо, [его старший брат], все никак не получал назначения. И вот наконец его пожаловали чином министра. На великом торжестве по этому случаю министр сорвал ветку сливы, украсил ею головной убор и сложил так:

Осоку току

Цуви-ни сакикэру

Мумэ-но хана

Та-га увэокиси

Танэ ни ка аруран

Поздно или рано,

Но все же расцвели

Сливовые цветы.

Кто же посадил

Семена? [321]

О его назначении в тот день приказано было слагать танка и приносить сайгу [322] , и дочь Сандзё-но миги-но оидоно тут же написала:

Икадэ каку

Тоси кири мо сэну

Танэ могана

Арэюку нива-но

Кагэ-то таномаму

Ах, если бы и мне

[Добыть] эти времени не боящиеся

Семена!

В моем заброшенном саду

Стала бы [слива] моим укрытием [323] —

так было сложено. Ответ был от сайгу. Он забыт.

А просьба эта оказалась не напрасной. Левый министр, когда он был в чине тюнагона [324] , навещал эту даму, семена разрослись, стали ей укрытием [325] . И тогда от сайгу:

Ханадзакари

Хару ва ми ни кому

Тосигири мо

Сэдзу то ифу танэ ва

Оину то ка кику

Пышно цветущую

Весну смотреть прибуду.

Времени неподвластные

Семена, о которых вы говорили,

Уже проросли, слышала я [326] .

121

Кавалер, навещавший дочь человека по имени Санэто [327] , служившего в чине сёни в управе военного округа:

Фуэтакэ-но

Хито ё мо кими-то

Нэну токи ва

Тигуса-но ковэ-ни

Нэ косо накарурэ

Если хоть одно бамбуковое коленце

Этой флейты с тобою ночь

Не проведет,

Голосом на тысячу ладов

Заплачет [328] —

так сказал. А дама:

Тидзи-но нэ ва

Котоба-но фуки ка

Фуэтакэ-но

Котику-но ковэ мо

Кикоэ конаку ни

На тысячу голосов…

Не преувеличили ль вы?

Флейты из бамбука

«Котику» голос совсем

Не доносится [329] .

122

Тосико отправилась в буддийский храм Сига [330] , а там оказался монах по имени Дзоки-но кими [331] . Он жил на горе Хиэ, и ему было дозволено даже наведываться во дворец. И вот в день, когда прибыла Тосико, он тоже пришел в храм Сига, они и встретились. Устроив себе жилье на галерее моста [332] , они обменивались множеством клятв. Но вот Тосико собралась возвращаться [в столицу]. Тогда от Дзоки:

Ахи митэ ва

Вакаруру кото-но

Накарисэба

Кацугацу моно ва

Омовадзарамаси

Если бы после встречи

Расставаний

Не бывало,

Наверное, тогда бы

Ты меня не любила [333] .

В ответ Тосико:

Ика нараба

Кацугацу моно-во

Омофу раму

Нагори мо наку дзо

Вага ва канасики

Зачем говоришь ты,

Что мало

Люблю тебя.

Донельзя

Я печалюсь [334] —

так написала она. Слов [кроме стихов] тоже очень много было в ее послании.

123

Тот же Дзоки-но кими в дом неизвестной даме послал:

Куса-но ха-ни

Какарэру цую-но

Ми нарэба я

Кокоро угоку ни

Намида оцураму

На травинки

Падающей росе

Подобен, видно, я —

При каждом движении сердца

Катятся слезы [335] .

124

Когда Госпожа из Северных покоев, супруга нынешнего господина [336] , была еще супругой Соти-но дайнагона [337] , Хэйтю сложил и прочел ей:

Хару-но но-ни

Нидори-ни хахэру

Санэкадзура

Вага кимидзанэ то

Таному ика-ни дзо

В весенних полях,

Зеленея, растет

Плющ санэкадзура («майское ложе»),

Моей супругой тебя

Считать вовеки хочу – что ты на это? [338] —

так сказал. Обменивался он так клятвами с ней. А после этого, когда обрядили ее, как подобает одевать супругу левого министра, он сложил и послал ей:

Юкусуэ-но

Сукусэ мо сирадзу

Вага мукаси

Тигириси кото ва

Омохою я кими

Что в грядущем

Такой успех [сужден] – ты не знала.

А прежние

Клятвы, что давала,

Помнишь ли ты? —

так сложил. Ответ на это и все те танка, которыми они обменивались раньше, – было их много, но теперь их не услышишь.

125

Идзуми-но тайсё [339] часто бывал в доме у [Фудзивара Токихира], ныне покойного, [служившего тогда в чине] са-но оидо. Однажды, где-то в гостях напившись сакэ, хмельной, глубокой ночью тайсё неожиданно явился к Токихира. Тот удивился. «Где же вы изволили быть, поведайте!» – стал расспрашивать он. Домашние его со стуком подняли верх паланкина и увидели там еще Мибу-но Тадаминэ [340] . Хоть дорогу Тадаминэ освещали светильником, в самом низу лестницы у него подкосились колени, он упал и произнес:

«Касасаги-но

Ватасэру хаси-но

Симо-но уэ-во

Ёха-ни фумивакэ

Котосара ни косо

«Глубокой ночью

Я пришел, чтоб ступить

На иней,

Выпавший на мосту

Сорочьем [341] —

вот что отвечает вам тайсё», – сказал он. Министр, хозяин дома, нашел это стихотворение полным очарования и весьма искусным. Всю ночь они провели за возлияниями и музыкой, тайсё был пожалован дарами. Тадаминэ тоже была дарована награда.

Один из их сотрапезников, услышав, что у Тадаминэ есть дочь, воскликнул: «Хотел бы я взять ее в жены!» – «Большая честь для меня», – ответил Тадаминэ. Вскоре из дома этого придворного пришло письмо: «Надеюсь, что в самом скором времени наш уговор осуществится». В ответ ему было:

Вага ядо-но

Хитомура сусуки

Ураваками

Мусуби токи ни ва

Мада сикари кэри

У моего дома

Растущая трава сусуки

Еще слишком молода.

Чтобы завязывать ее в пучок,

Время пока не пришло —

так сложил Тадаминэ. Ведь на самом деле дочь его была еще очень маленькой девочкой.

126