Ямщина

В первую очередь его интересовал купец Дюжев, попытки грабежа его обозов и магазинов, а дальше, словно узелки на веревочке, завязывались, возникали, пока еще в непонятной для Борового последовательности, некий Петр, бывший в работниках у Дюжева и затем неизвестно куда исчезнувший, чиновник Тетюхин, убийство учителя Некрасова, побег с этапа каторжанина в Поломошном, смерть неведомого бродяги в Колывани, который умер в телеге у ямщиков, и откуда у них взялась золотая вещичка, проданная затем Цапельману, о чем они сами же, по пьяному делу, проболтались… На иные вопросы Боровой ничего не мог ответить, тогда Сергей Николаевич досадливо морщился и на большом листе, лежавшем перед ним, рисовал карандашом кружки и ставил под ними минусы.

Просидели они до самого вечера, и ушел Боровой в полном недоумении, в голове у него все перемешалось. Полночи не спал, ворочался, а утром, как штык, снова сидел в маленькой комнатке под раскидистым фикусом и снова отвечал на вопросы Сергея Николаевича.

А их, этих вопросов, становилось все больше и больше. И все заметней начинал нервничать Сергей Николаевич. Виду он, правда, не показывал, голос не повышал, но порою минусы карандашом ставил так сердито, что дырявил бумагу.

На третий день, явившись в назначенный час, Боровой получил первый приказ: срочно отправиться в Каинск, разыскать ямщиков и вытрясти из них все возможное, если это не удастся — арестовать и доставить в Томск.

В Каинске Боровой разыскал Кузьму Проталина, пугать его и грозить арестом не стал, а позвал в ближайший кабак, выставил угощение и попросил, как о великой милости: ты уж, дорогой человек, скажи, как было, иначе меня начальство по шеям со службы, а семья-дети жрать просят… ну и дальше, по второму и по третьему кругу, — только еще жалостливей. Боровой распрекрасно знал, что таких, как Кузьма, на испуг и на глотку не возьмешь: озлится — из него потом и клещами ни одного слова не вытянешь. Потому и старался, как нищий на паперти.

— Добро, — согласился в конце концов Кузьма Проталин, — только уговор — Тихон Трофимыч тут не при чем, и сами мы тоже не виноваты. Из уважения к тебе расскажу, но коли до судейских разбирательств дойдет — отопрусь. Не знаю, не видел, пьяный был, ничо не помню… Разумеешь?

— Да какой разговор, милый ты мой человек! Ты ко мне с уважением, а я к тебе с тремя такими уважениями!

— Тогда слушай…

Боровой внимательно выслушал и сразу же из Каинска, минуя Томск, махнул в Колывань, но и там долго не задержался, скоро уже был в Черном Мысе и сидел за столом напротив Грини-горбатого, который при одном только виде казенной бумаги с фиолетовой печатью так испугался, что вспотел. И выложил все, что знал, как на исповеди: перевозил через Обь по весне четырех ученых людей, один из которых немец, потому как по-русски плохо выговаривал. А по лету один обратно вернулся, и он его на ночлег к себе определил, угостил от души, а печку рано закрыл — тот и угорел, сердяга… Хорошо, что ямщики помогли со двора покойника вывезти.

— Как они себя называли?

— Немец который — того Иван Иванычем они кликали, а угорелый который — тот Чебула. Я еще ему говорил, что у нас за Обью деревня така есть — Чебула. А еще двух — помню, парнишки, совсем молоденьки. Мне чо будет? На каторгу пошлют?

— Там без тебя тесно. Греби дальше и за печкой хорошенько приглядывай.

Хотя Сергей Николаевич и держал Борового на коротком поводке, не посвящая целиком во все дело, тот и сам прекрасно догадывался, что ямщики и Гриня — не главные персоны. Они лишь зацепочки — правда, совсем худенькие, но тут уж ничего не поделаешь — какие есть…

На этот раз, внимательно слушая Борового и не перебивая его ни одним вопросом, Сергей Николаевич любовно рисовал под кружочками восклицательные знаки, иногда откладывал карандаш и быстро-быстро потирал руки, словно у него горели ладони. На его незаметном, будто стертом лице даже появилось подобие улыбки: уголки рта опустились, а на нижнюю губу наползла верхняя.

— Благодарю вас, пристав, очень благодарю, — Сергей Николаевич пошоркал ладонями, помолчал и подобрал губы. — Но хочу сразу предупредить — это лишь начало. Всего лишь начало. Немец, Иван Иванович, действительно, немец, профессор Иоганн Гуттенлохтер, двое других — студенты, его помощники, а Чебула — проводник. Все они с научной целью ушли в тайгу под Мариинском. Чебула, как мы теперь знаем, вышел обратно, а об этих троих до сегодняшнего дня ни слуху, ни духу. Как в воду канули. Да-а… Вот что, пристав, задание вам будет такое: сегодня же, не откладывая, прямо сейчас, снова отправляйтесь в Каинск и постарайтесь выяснить — не встречался ли кто из них с Цапельманом? Это для нас очень важно.