Янтарь чужих воспоминаний

Я задумался, быстро прикинув расположение домов на улице. Увидеть дырку в моей двери за кустами разросшегося сада можно только… сверху. С соседского дома. Значит…

— И как же ты забралась на ту крышу? Там ведь скат неудобный, черепица старая, скользкая. Выхода через чердак нет. По стене? Там, где дикий виноград? Ловко.

Она кивнула, не сумев погасить вспыхнувшее в глазах изумление. Не ожидала, что я так быстро ее рассекречу. Впрочем, мне совсем не интересны ее детские глупые игры.

— А прыгать лучше выше, с моста, — протянул я, поднимая воротник. Все же у реки зябко. — Здесь ты лишь нахлебаешься воды, но скорее всего выплывешь и свалишься с воспалением легких.

— Откуда вы знаете? — буркнула она, снова уставившись на воду.

— Знаю. Прыгал. Выплыл. Жаль, никто не подсказал.

— Вы прыгали? — ее глаза округлились, сделав девчонку похожей на сову. — Врете! Вам-то это зачем? У вас вон все есть…

— И у тебя все есть.

— Вы не понимаете… — прошептала она, а я поморщился, начиная уставать и от ситуации, и от девчонки. Хронометр на Башне завершил круг, и забил колокол, напоминая, что мне пора. Жаль, такое хорошее утро испорченно…

— Вечером дождешься меня возле дома, проведаешь Мрака, — бросил я и, отвернувшись, неторопливо пошел вдоль кованой решетки, что кружевом оплетала гранит и реку. Иллюзорная хрупкая ограда, созданная для украшения, а не защиты. Люди плюют на эту легкую ажурность и лезут к воде, что лежит внизу. И река перед ними беззащитна.

Я не оглянулся, вливаясь в поток людей на тротуаре.

* * *

К вечеру я почти забыл про утреннюю встречу на парапете, и лезвие скользнуло в ладонь, когда увидел темную фигуру, скрючившуюся у моих дверей. Издалека она больше походила на кучу тряпья и мусора, чем на живого человека. Казалось, что у ограды просто кто-то бросил старую, давно отслужившую куртку, штаны, цвет которых было не определить из-за их затертости, и грубые ботинки. Все это тряпье скрывало такую тощую фигуру, что казалось, будто внутри одежды ничего и нет.

И я не расстроился бы, если бы это было так.

Но мусор зашевелился, выпрямляясь при моем приближении, и лезвие снова спряталось. Я хмуро кивнул девчонке, надеясь, что она уйдет, и уже пожалев о своих словах. Но она не уходила, топталась рядом, пока я открывал дверь, сопела в затылок. Еще и замечания отпускала.

— У вас очень запущенный сад, — поцокала она языком. — А вы вроде при деньгах. Надо нанять хорошего садовника, он вам тут живо порядок наведет! Смотрите, розы переродились в дичку…

— Мне так нравится, — отрезал я, распахивая дверь дома. — Ботинки за порогом сними. И куртку, — посмотрел на нее скептически. По хорошему, штаны бы тоже снять — боюсь, она мне диван загадит.

— Штаны у меня чистые, — обиделась девчонка и вытерла рукавом мокрый нос. — Я на картонке сидела!

Но куртку сняла и положила в угол, рядом с грязными ботинками. Я щелкнул включателем, проходя в гостиную, обернулся, прищурившись, рассматривая свою нежеланную гостью. Она, округлив глаза — меня. Без куртки стало понятно, что девчонка еще худее, чем я думал, тощая, как Мрак. Широкие штаны держатся на бедрах лишь благодаря толстому ремню с квадратной металлической бляшкой, от которой на животе осталась красная полоса. Ноги босые и грязные, носки отсутствуют. Сверху на ней — тонкая зеленая кофта, слишком короткая и не закрывающая впалый живот. О том, что передо мной все же представительница женского пола говорила лишь острая грудь, натягивающая ткань и не сдерживаемая бельем. В вырезе кофты — тонкая бледная шея и выпирающие ключицы. Лицо испачканное, нос красный и распухший, а искусанные губы, напротив — бледные, с синим отливом и запекшимися корками. А вот глаза хороши. Яркие, медовые, почти кошачьи. На голове все тот же платок с мордами, скрывающий волосы.

Цветок помоек и принцесса отбросов.

Я отвернулся и ушел на кухню разогревать ужин. Когда обернулся, девчонка сидела, ссутулившись за столом, и жадно принюхивалась к плывущим аппетитным запахам. Как она подошла, я не услышал, все-таки двигается она почти беззвучно, как кошка. Но это понятно. Дети окраин быстро учатся умению не привлекать лишнего внимания и растворяться в тенях города.

— А где Мрак? — хрипло спросила она и снова вытерла нос рукавом.

— Там есть салфетки, — кивнул я на украшенную орнаментом серебряную коробочку. — А Мрак сам придет, когда захочет.

Поставил перед девчонкой тарелку с покупными котлетами и картошкой, рядом стакан молока. Себе налил виски, добавил льда. Есть мне не хотелось. Девчонка сглотнула, косясь на горку еды, вытерла нос и смутилась. Потянулась к коробке и неловко уронила ее на пол, свалилась со стула, пытаясь поднять. Снова вытерла нос рукавом и посмотрела на меня с вызовом. Я не двигался, потягивая виски и наблюдая ее бестолковые движения.

— Сколько тебе? Лет.

— Двадцать пять!

— А если правду? — хмыкнул я.

— Восемнадцать, — она смутилась, тронула вилку бледными пальцами. Под короткими неровными ногтями — траурная кайма грязи. — Правда, восемнадцать! Месяц назад исполнилось…

Я осмотрел ее тощее тело. Восемнадцать? На вид меньше.