Янтарин

На следующий день был очередной скандал. Вернее, целая куча неприятностей — сначала наёмник проснулся и обнаружил короткий ёжик вместо привычного соломенного снопа на голове принцессы. Всё бы ничего, короткая стрижка девчонку совершенно не портила. В том-то и проблема — остриженная "под мальчика" Фелль стала слишком похожей на девочку. В том плане, что теперь ни одна одежда не скрывала длинной тонкой шеи, а яркие рыжие волосы, весело курчавящиеся на солнце, привлекали всеобщее внимание в два раза чаще, чем они же, но бесформенным стогом. Конечно, Гельхену это не понравилось, но поскандалить как следует не получилось. Во-первых, он прекрасно понимал, из-за чего принцесса рассталась с волосами, и не был до конца уверен, что в этот раз не сболтнёт очередной глупости, которую его вспыльчивый феникс тут же воплотит в жизнь. А во-вторых, к сеновалу явилась целая процессия, возглавляемая подбитым ухажёром. Ребята недвусмысленно поигрывали мускулами и явно нарывались на драку. Гельхен не подвёл их ожиданий, но поскольку был не в духе, разобрался с малолетними дураками в считанные минуты. Следующая неприятность произошла уже в Подгорном. Вернее, Подгорный стал сплошной неприятностью — у наёмника сложилось такое впечатление, что основную массу жителей составляли озабоченные товарищи, не спускающие плотоядных взглядов с топающей рядом… м-да… то, что рядом идёт именно девушка, было очевидным. Не помогли даже мешковатые одежды, пожертвованные хозяевами фермы. А потом эта умница открыла рот и что-то прощебетала. Всё! Остаток вечера и всю ночь наёмник проторчал под её дверью к гостинице, патрулируя коридор и прислушиваясь к звукам в комнате — глухой, без окон, с одной только кроватью. По этому поводу была ещё одна ссора, но за последние дни их было бесконечное множество и запоминать каждую не имело смысла. Хватило того, что Фелль разозлилась и изъявила желание не видеть кислой физиономии наёмника до утра. Одной проблемой меньше! Она действительно не выходила и не отвлекала караулящего её мужчину. Просто перетянула кровать под дверь и очень громко засопела, завернувшись в сладко хрустящее постельное — слушай и майся!

…И вот теперь Гельхен отсыпается, бессовестно перевесив ответственность за безопасность лагеря на девчонку, которую ему нужно защищать. Нет, девчонку, которая когда-то защитит их всех.

Фелль сонно хлопнула густыми ресницами, наконец-то смиряясь со сном. Подложила ладонь под щёку и зевнула, совершенно по-детски чмокнув губами. Когда-то давно Фиона тоже сверкала глазами из-под чёлки и не желала слушаться своего охранника. Когда-то давно её точно так же выкинули во враждебный мир, отдав под охрану совершенно посторонней личности. Но Феникс, тогда ещё Феникс, не был чужим, его знали, ему доверяли, его… помнили. А своенравная наследница посмела переступить черту, влюбиться, чем изрядно подпортила жизнь — не только свою.

Гельхен прикрыл глаза, вспоминая узкое белое лицо и чуть прищуренные глаза цвета лавы в разломе вулкана. И она закатывала скандалы, требуя к себе внимания… а потом трепала нервы мужу, не желая признаваться в обычных человеческих чувствах. Последняя из фениксов… предпоследняя.

Последний их отпрыск тихонько посапывал во сне, не зная, что когда-то именно её мать расколола мир фениксов. Пусть и не желая этого. И не узнав об этом…

6. УЩЕЛЬЕ ДРАКОНЬИХ КЛЫКОВ

…Мир взорвался рёвом раненого дракона. Перед глазами поплыл кровавый туман — короли погибают не каждый день. Но корень всего рода умирает один раз, утянув за собой всех остальных. А он, всё ещё юный и беззаботный, не растерявший подростковый азарт жизнью, увяз в какой-то глупой сваре всего в тридцати футах от захлёбывающегося кровью дракона. И его теперь уже взрослая всадница — странно сосредоточенная и побледневшая — шепчет меловыми губами слова воззвания, занося над оголённой рукой маленький янтарный кулончик — "слезу дракона", его подарок.

Мортемир не заставил себя долго ждать — явился ещё до того, как слова окрашенного кровью заклятия затерялись в гуле сражения. Когда-то человек, он уже тогда утратил остатки человечности: сверкал хрустальными глазами из-под серого капюшона, предпочитая не показывать миру пергаментное лицо неестественно чистое, словно лишённое морщин и мимики. Окинул взглядом хрипящего зверя, королеву, склонившую при виде некроманта одно колено. Гордая, но сломленная.

— Чего тебе, феникс Фиона? — бескровные аккуратные губы кривит торжествующая улыбка. О, он прекрасно знает, ЧЕГО ей надо. Хрустальные глаза цепляют его из толпы ревущей схватки, губы опять кривятся в улыбке — открытой, ядовитой.

— Янтарин умирает. Спаси его.

Дракон щерит пасть, скалится, но заваливается на бок, открывая податливое чешуйчатое брюхо. И зияющую под передней левой лапой рану с обломанной до половины стрелой. Одно из сердец ещё бьётся, упорно цепляясь за жизнь, но толчки всё глуше и реже. Ещё несколько ударов.

— Меня это не интересует.

— Я тебя интересую.

— Нет, Иволга, что ты творишь?!

Не слышит. Или делает вид, что не слышит. Как всегда.