Янтарная комната

Агиляр пришел. Индеец повторил вопрос. Но Агиляр растерянно оглянулся на капитанов. Эти индейцы говорили на языке, совершенно непохожем на язык юкатанских индейцев. Агиляр не знал их языка.

— Тлатл-коатль, тенок-титлан, — сказал индеец.

Кортес с изумлением прислушался к его голосу. Звуки точно переливались в птичьем горле. Странен был этот язык, — сочетание все тех же звуков: тл-ктл-титл… Он походил на птичий клекот.

— Тлатоатл? — спросил индеец, показывая на Кортеса.

Он спрашивает о вожде! — догадался Франсиско де Монтехо.

Кортес вышел вперед. Индеец закивал головой. Он указал на берег, на плоды, потом на Кортеса.

— Благодарю, принимаю, — сказал Кортес. Он велел принести четыре связки бус индейцам.

На красные бусы они даже не взглянули, зато с живостью бросились к зеленым.

— Тлиу-тихтл! — сказал все тот же индеец, показывая на зеленые стеклышки.

— Чал-чуй! — Он был очень взволнован.

— Не понимаю, — сказал Кортес.

— Тлиу-тихтл! Чал-чуй! — повторил индеец. Он показал на дальние горы. Потом объяснил жестом очень выразительно: оттуда, из той далекой горной страны точно такие же зеленые камни привозят сюда, к берегу. Потом он прижал зеленые стеклышки к груди, показывая этим, что они очень желанны и дороги.

— Мехико! — сказал индеец.

— Мехико! Он говорит, — Мехико! — обрадовался Кортес. — У нас есть пленница из этой страны!.. Приведите ее сюда!

На «Исабель» послали лодку за пленницей Малйнчин. В армаде ее все называли Мариной.

Кортес правильно угадал: едва взойдя на палубу, Марина заговорила с индейцами. Она понимала их язык!

— Она их понимает, но ведь мы-то не понимаем ее, друзья! — огорчился Франсиско де Монтехо. — Кто же нам переведет ее слова?

— Агиляр! — догадался кто-то.

Конечно! Агиляр знал язык юкатанских индейцев, а Марина с детских лет жила на Юкатане, проданная в рабство из своей страны. Она одинаково хорошо знала оба языка.

Так, наконец, через двух переводчиков Кортесу удалось договориться с посланцами из новой земли.

— Чего они хотят? — спросил Кортес.

— Они просят принять подарки, — объяснил Агиляр, — и ехать дальше. Сами они готовы принять нас в своей земле, но могущественный король горной страны Мехико, которому они подвластны, никогда не простит им такого своеволия.

— Спроси, как зовут этого короля! — приказал Кортес.

Марина ответила сама, не обращаясь к индейцам:

— Монтесума! — ответила Марина.

— Монтесума! А-а!..

Все четверо индейцев упали на палубу, вниз лицом, едва услыхав это слово. Но Марина поглядела на них насмешливо и спокойно.

— Он очень силен, Монтесума? — спросил Кортес.

— Монтесума — самый могущественный из государей мира! — дрожа, объяснили индейцы.

— Скажите им, что мой государь, Карлос, сильнее Монтесумы! — приказал Кортес.

Он отпустил индейцев с миром. Каравеллы шли до вечера вперед, а к ночи Кортес велел бросить якорь у низменного берега, в пустынном месте.

Наутро вся армада в полном составе сошла на берег. Выгрузили пушки. Свели всех шестнадцать лошадей. Берег оказался плоским, почти безлесым. У самой воды был чистый белый песок, а дальше тянулись болота и позади них — серые пятна солончаков среди песка и мелкой поросли каких-то колючек.

Солдаты оглядывали берег с неодобрением.

— Плохое место для высадки выбрал наш капитан.

Но Кортес не заботился о красоте пейзажа и об удобствах солдат. Местность была пустынная, берег безлюден; он мог спокойно снять свои пушки и укрепиться здесь еще до того, как обнаружат место высадки здешние индейцы.

Северными ветрами вдоль всего берега намело высокие барханы из песка. На одном из таких песчаных холмов Кортес велел поставить артиллерию.

Конюхи стали прогуливать лошадей по берегу, у воды, там, где песок был сыроват и тверд. Кони застоялись за долгое плавание; у серого жеребца Сандоваля одеревенели ноги и шея; он ржал и тяжело взбрыкивал задними ногами, взметал песок. Рыжий конь старшего Альварадо шел хорошо и ровно. Педро вскочил на него. Не стерпев, вскочил на свою вороную кобылу и Хуан Веласкес де Леон. Но тут к нему подбежал шут.

— Половина моя!

За время плавания на «Санта Росе» шут успел выиграть в кости у Хуана Веласкеса де Леона половину его вороной кобылы.

— Половина моя, сеньор де Леон!

Хуан Веласкес де Леон спокойно взял в руки поводья.

— Правильно, половина твоя, Сервантес! — сказал Леон. — Полгода я езжу, полгода — ты.

Он пустил кобылу легкой рысью вперед.

Но шут побежал за ним. Его сборчатые турецкие шаровары раздувались на бегу, как женское платье.

— Я выиграл! — отчаянно кричал шут. — Пополам кобыла!.. Полдня моя, полдня ваша, сеньор де Леон…

Солдаты потешались, глядя на него.

— Полдня моя, полдня ваша, сеньор де Леон!..

Хуан Веласкес де Леон придержал кобылу.

— Не лучше ли так, Сервантес? — спокойно сказал де Леон, — голова моя, хвост — твой?..

— Я согласен! — закричал шут. Он подбежал к крупу кобылы и, прежде чем де Леон успел снова пустить ее вперед, ловко вскочил сзади в седло. Шаровары, как зеленый турецкий флаг, мелькнули в воздухе.

— Моя кобыла! — весело закричал шут.