Янтарная комната

«Золотая птица попугай с глазами из чистого жемчуга.

Шесть серебряных щитов.

Серебряная птица орел с золотым клювом и когтями.

Четыре опахала из цветных перьев, украшенных жемчугом.

Золотая змея о четырех головах.

Ацтекский камень чалчуй.

Голова аллигатора чистого золота.

Пятнадцать ацтекских щитов с золотыми украшениями.

Серебряная птица утка с золотым клювом.

Сто унций золотого песку.

Опахала из птичьего пера, с золотой ручкой.

Серебряный диск с рисунком.

Шесть покрывал из перьев и кроличьего пуху, перевитого жемчугом.

Диск чистого золота, с фигурами змей и других тварей, весом в три тысячи сто унций…»

И еще, и еще, без конца.

Кортес посылал также в Испанию четырех индейцев из племени тотонаков, захваченных им в прибрежном поселке. Индейцев отвезли на «Эспаньолу» и посадили там в деревянную клетку.

— Это для тоцо, чтобы его величество король Карлос мог ознакомиться с народами, населяющими его новые владения! — сказал Кортес.

Пора уже было отправлять «Эспаньолу». Но тут произошла задержка.

Как ни прислушивался Андрес, он не мог понять, в чем дело. В каюте Кортеса то взволнованно говорили все сразу, то наступала тишина.

Обычно Кортес ночевал на судне. Но в ночь на понедельник он почему-то остался на берегу. Андрес слышал какую-то суету на палубе, две лодки спустили на воду, и Педро Альварадо с братьями куда-то поспешно отплыли. Крики доносились с берега, плеск воды, точно кого-то кидали в море, скрипели уключины на лодках, весла поспешно ударяли по воде.

Альгвасил Эскудеро, постоянно стоявший на страже у дверей каморки Андреса, в эту ночь тоже исчез.

«Что там приключилось?» — Андрес ничего не мог понять.

Рано утром, чуть забрезжил свет, лодки вернулись. Кого-то привезли на них; должно быть, связанных людей, — Андрес слышал, как их швыряли, точно тюки, на палубу. Донеслись негромкие стоны, несколько раз лязгнуло железо, — привезенных людей заковывали в цепи.

— Неужели и вы, де Монтехо? — донесся приглушенный голос Кортеса. — От вас я измены не ждал!..

Де Монтехо ответил что-то изменившимся печальным голосом, — Андрес не разобрал слов.

Потом, после долгой тишины, снова стало шумно в соседней каюте. Кортес разговаривал с шутом.

— Спасибо, Сервантес! — сказал Кортес.-.Если хочешь правды, я не ожидал от тебя такой услуги.

— Я всегда был предан вам, дорогой сеньор! — скромно ответил шут.

— Мне? Но ты ведь тоже хотел бежать с другими обратно на Фернандину. Это из верности мне или Веласкесу? — смех зазвучал в голосе Кортеса.

— Конечно, вам, сеньор! — ответил шут. — Из преданности вам, я хотел узнать план ваших врагов, принять участие в подготовке, а потом вовремя сообщить.

— Хорошо, что вовремя… Еще час, не больше, и вы успели бы отплыть.

— Да, у нас уже все было готово! — гордо сказал шут. — Вода, припасы, наша часть золота… Пилот Ала-минос уже готовился поднять паруса.

— Аламинос уже больше никуда не убежит! — сказал Кортес. — Я прикажу отрубить ему ноги.

— Ой-ой! — взвыл шут.

— И Эскудеро, и сеньоры — все получат то, что заслужили.

— Да, да… — шут потерял голос от страха. — Я — я ведь остался вам верен, сеньор Кортес.

— Скажи мне правду, Сервантес, почему ты пришел мне рассказать? — не отступал Кортес. — Тебя обделили золотом?

— Нет, — сказал шут. — Всем были равные доли. — И мне, и де Леону, и сеньору Пуэртокарреро, и даже патеру Ольмедо. Всем поровну.

— Тогда что же?

Шут помолчал.

— Хуан Веласкес де Леон, — сказал шут уже совсем другим голосом, глухим, полным сдержанной ненависти. — Хуан Веласкес де Леон думает, что шут легко забывает обиды. Пускай он знает, что я обиду не забыл!

— Ага, понимаю! — сказал Кортес. — Гнедая кобыла?

— Да, — сказал шут, — гнедая кобыла!

— Ты прав, Сервантес, — сказал Кортес. — Ты прав. За коня обиду не прощают.

* * *

До полудня продолжалась расправа на судне, потом все затихло. Кортес был скор на решения: Пилоту Аламиносу, который собирался тайно увести быстроходную «Исабель» к Веласкесу на Фернандину, Кортес велел, отрубить ногу. Огромного альгвасила Эскудеро, тоже пытавшегося бежать на «Исабели», и рыжего дурачка Эскобара, пажа сеньора де Леона, повесили на берегу, на специально для того сколоченной виселице. Патера Ольмедо Кортес простил — из уважения к его сану. Священник был нужен в армаде, а другого достать здесь было негде.

Хуан Диас, помощник патера Ольмедо, тоже принимал участие в заговоре.

— Отпустим его на берег! — недолго подумав, сказал Кортес. — В армаду обратно не примем и не казним, — пускай живет один на берегу, как хочет.