Янтарная комната

- Испортил… - Юра со злостью швырнул резец в угол и, избегая взгляда старого рабочего, наклонился над гудящим станком. И вдруг - удар! Резкая боль. Юра схватился за щеку.

Кузьма Ерофеевич заворчал:

- Стружка ударила. Не нагибайся! Вон там аптечка, смажь щеку-то йодом…

Отчаяние и злость распирали Юру. Ничего у него не получится…

Откуда-то выскочил белесый худощавый паренек, предложил:

- Пошли в медпункт. Я тоже туда.

По пути он учил Юру:

- Тут сам на себя надейся. Никто не поможет. Учат плохо и платят гроши, а сами так хапают. Насмотрелся я тут за год-то.

Юра промолчал, он понимал, что это не так. Случай с заточкой резца показал, чего он стоит сам. Но слова белесого немного успокоили, - не он один виноват… У самой двери на стене он увидел плакатик. Там был нарисован все тот же рабочий с поднятой рукой: «Станочник! Остерегайся стружки!»

Щека разболелась. Пришлось ходить на перевязки. В эти дни Юра подружился с пареньком, вместе с которым был в медпункте. Его звали Леней. Работал он токарем и занимался на курсах технического минимума.

- И тебя погонят на техмин, - пугал Леня. Он любил сокращать слова. А еще больше любил обсуждать дела цеха, его людей.

Леня знал всё обо всех.

Однажды в клубе они увидели знакомого слесаря. На нем был дорогой костюм. На руке блестели золотые часы.

- Это еще что, - быстро зашептал Леня на ухо Юре. - У него наверняка скоро «Москвич» свой будет. А где деньгу берет? То-то. Он с начцехом в дружбе. Рука руку моет. Ему наверняка дают выгодную работу. Понял? А меня и тебя на дешевую поставят. Старая механика. Э-э… Я все их штучки изучил. Тут каждый думает только о себе…

Наслушавшись Лениных рассказов, Юра невольно стал смотреть на всех с подозрением. Он и к Мише начал относиться с опаской. Его внимание воспринимал как оскорбительную для себя опеку. Кузьма Ерофеевич опостылел ему так же, как уборка станка.

Юра все чаще вспоминал слова Яшки: «Каждый человек - за себя, а за тебя - никто», и от этого страх перед Яковом и Гундосым вырастал, как на дрожжах. Чудился смешок Яшки, сипенье Гундосого. А что, если снова встретишься с ними? В новой драке он будет таким же беспомощным, как и в первой, что была в том зловонном дворе. Никто не станет рядом с ним. Никто не вступится за него, если каждый - только за себя.

В эти дни Юра не ходил, а крался по улицам. «Все равно убьют, все равно убьют», - настойчиво стучала одна и та же мысль.

До этого он знал, что красивы киевские улицы и бульвары - просторные, с зелеными шеренгами деревьев. Теперь же он узнал, сколько на улице темных углов, где можно устроить засаду, сколько деревьев с толстыми стволами, за которыми удобно спрятаться и караулить свою жертву…

3

Лейтенант Рябцев разговаривал с отцом Гундосого, Филиппом Никандровичем Лесько, все время держась на некотором расстоянии. Этот слесарь внушал лейтенанту боязнь одной своей внешностью - угрюмым низким лбом, квадратной головой, вросшей в покатые литые плечи, руками, больше похожими на медвежьи лапы. Случайно заденет - мало не будет…

Филипп Лесько долго не понимал, о чем идет речь. «Может быть, притворяется», - мелькнуло в голове у лейтенанта, и он перешел на суровый тон:

- Ваш сын участвовал в воровской шайке. И вы этого не могли не знать.

- Мой Сева? - прохрипел Филипп Никандрович и стукнул кулаком по столу.

- Ваш Сева, по прозвищу Гундосый, - твердо ответил лейтенант, не отводя взгляда от побагровевшего лица слесаря.

Филипп Никандрович Лесько сидел на табурете. Из его горла вырывался грозный клекот:

- Как же это? Был тихий, лишнего слова не вымолвит. На заводе работал как все. Как же это? Сын старого Лесько - вор?

- Участие Севастьяна Лесько, по прозвищу Гундосый, в воровской шайке доказано, - официально сказал лейтенант.

- Да… - Лесько тяжело вздохнул и притихшим голосом сказал: - Верю… верю вам… Сам замечал - возвращается он с гулянок поздно, пьяненький. Несколько раз дома не ночевал. Думал я, - балуется, молодость в нем бродит. Перебесится - в разум войдет… - И вдруг закричал: - Но и ты пойми! Меня на этой улице каждая собака знает! Вот этими руками я завод подымал, когда с фронта вернулся. Тут пусто было, ветер свистал, а мы поставили на ноги всю махину. Два сына в моей бригаде слесарят. Мы по городу первенство держим. Привыкли работать на совесть. Старший сын во флотилии «Слава». Вот он на портрете - Федор Филиппович Лесько.

Лейтенант взглянул на портрет, висевший на стене рядом с семейной фотографией. На нем во весь рост был снят человек в морской форме с двумя орденами на груди.

Рябцеву все стало ясно: в этой хорошей рабочей семье Гундосый - паршивая овца, выродок.

- Далеко он не удрал, - успокоившись, сказал старый Лесько. - Ищите в пригородах. Там все его дружки живут. А если домой пожалует, положитесь на меня.

- Надеюсь на вас, Филипп Никандрович. - Лейтенант Рябцев крепко пожал его большую руку с твердыми рабочими мозолями и добавил: - Извините…

4