Янтарное зеркало

Мне рассказывала мать, как он уехал в Берлин на заработки, бедствовал там, с голоду ел траву. Вскоре он возвратился в Латвию, и ему повезло: получил место писца и агента на лесопромышленной фирме. Однажды осенью в Петербурге, проверяя груз на корабле, он оступился и упал в ледяную Неву. Потом отца

свалила злая болезнь. Мой отец, лежа в постели, обычно читал, иногда пел, но больше всего кашлял. Нас всех содержала мать, работая швеей. Когда я подросла и взяла в руки книги отца, его учебники для самостоятельного изучения языков очень пригодились мне. Через несколько лет я прочла по-русски всего Ибсена и Гауптмана, мне стали доступны французские и русские классики. Но тогда уже моего отца не было на свете.

В ранней молодости отец был очень общительным, играл на скрипке, пел в разных хорах так же, как и мать. И это, наверное, сблизило их. Кроме того, они оба были из Калетов. Оба часто вспоминали свою подругу — красавицу Эльзу Берг — жену Андрея Яблонского, которая эмигрировала после 1905 года вместе с мужем за границу.

В те времена не было социального обеспечения. Никогда я не видела, чтобы моего отца посетил хотя бы один сослуживец. Но иногда за годы его болезни в городе появлялись афиши каких-то обществ, извещающие о вечерах в пользу семьи Яниса Кемпе. Никогда я не видела у нас и богатых родственников матери. Они прибыли только на похороны отца. Ни до

того, ни после они у нас не показывались, боясь, как бы мы не попросили у них помощи. Но моя мать была гордой и учила меня с малых лет: никогда ничего не просить и не ждать от других. Данное взаймы возвращать и довольствоваться тем, что имеешь. Так она несла бремя своей жизни. Свою усталость и боль она иногда срывала на нас, детях. Она кричала:

— Подождите, вот умру, тогда увидите!

Я еще не понимала, что такое «умру», но чувствовала, что это значит уйти, исчезнуть. Играя во дворе, я ежеминутно подбегала к окну и смотрела, не умерла ли мать. Мне было страшно.

Наши жилища часто менялись. Вспоминаю, как по улице Бернату двигалось печальное шествие: на носилках несли красивого молодого, но иссохшего, бледного человека. Рядом с ним шла миловидная омраченная горем женщина, а позади бежали мальчик и девочка: мой брат и я. Мы переселялись. Наши жилища становились все тесней, все неприглядней. Только за нашу последнюю квартиру я бы хотела от всего сердца поблагодарить Анну Аболт, которая и теперь еще живет в Лиепае.

На улице Стросту, 16. Сейчас ей уже больше восьмидесяти.

Тогда она «управляла» домом своего брата — капитана. Сама с детьми-подростками жила в маленьком домике, что на углу улицы Бернату и Видусцеля, а нам позволила разместиться в двухэтажном просторном и светлом доме во дворе. Добрая, бесконечно отзывчивая, она была для нас настоящим другом. Анна понимала, как страшно горе в одиночку, ведь у нее у самой утонул муж — моряк.

По праздникам нас навещали разные посланцы благотворительных обществ с елочками и подарками. Мой отец не был верующим. Его эти посещения как-то унижали. Но дедушку и бабушку подарки радовали.

В какой-то праздник я увидела, как у постели моего отца, низко склонившись над его изголовьем, сидел молодой человек. Я удивлялась, как он может быть таким смелым? Нам, детям, не разрешали приближаться к отцу, чтобы мы не заразились.

После мне рассказали, что это был молодой пастор Лиепа.

Второй раз, так же близко наклонясь к отцу,

сидел Андрей Яблонский, который тайно возвратился из эмиграции. Его жена, Эльза, умерла там от туберкулеза. Как глубоко любил моего отца Андрей Яблонский, позже министр юстиции Советской Латвии, я почувствовала во время Отечественной войны. В далекую Астрахань, куда я была эвакуирована, негаданнонепрошено пришла от него денежная помощь. Позднее мы встречались в Москве, а потом в освобожденной Риге. Тогда, в Москве, он долго, долго глядел на меня и сказал, что редко в лице человека так отражаются черты отца и матери. Я услышала от него много хороших слов о моем отце. Когда я хотела отдать ему деньги, он категорически отказался. Спасибо ему, уже ушедшему из жизни.

Началась первая мировая война. Немецкие крейсеры бомбардировали Лиепаю.

Отец умирал. Еле слышно он сказал своей матери:

— Мать... Дети мои...

Бабушка Катрина ответила дрожащим голосом:

— Сынок, что я могу сделать?

Она жила в лачуге вместе со своим вторым

сыном, Микелисом, который сторожил деревянные склады недалеко от маслозавода. Брат моего отца был молчаливым человеком с темносизым носом, так как смолоду его интересовали не книги, а спиртное. Но бабушка Катрина жалела его больше всех сыновеп. Он был ей намного понятнее моего «ученого» отца.