Япония. В краю маяков и храмов

Мы выходим из ресторана, Косида и несколько молодых парней собираются идти в другую сторону. «Ну, я должен уйти, а ты, это, — говорит мне Косида, — давай смотри тут, будь осторожна, держись, храбрись, удачи тебе!» Чего это он вдруг? Как будто я иду на войну, а не спать в отель??? Через десять метров у дверей полутемного бара я понимаю, что он имел ввиду. Начальство еще и не думает расходиться. Начальники отправили молодежь, а сами отправились шляться по кабакам. Ой, знала бы заранее, меньше б в ресторане пила! Поднимаемся по лестнице в умеренно прокуренный тихий зальчик. Народу немного — сидят у стоек и пьют. За тем и пришли. Хозяйка — пожилая сухопарая красавица стиля «хозяйка борделя» — подходит прямиком к нашему столику: судя по всему, эти посетители ей прекрасно известны.

— С вами сегодня кто-то еще. Женщина… — удивленно спрашивает она и наклоняется ко мне: — Я Мимми, а тебя как звать?

— Дай ей визитку, она большой человек в этом маленьком мире, — говорит мне Сакураи.

— Они у меня все кончились.

— Ну ты как всегда! Хоть напиши ей, как тебя звать!

Пишу на бумажке: «Нэко».

— Нэко, — удивляется хозяйка, улыбаясь сквозь полумрак и сигаретный дым. — Что ты будешь пить, Нэко-сан?

Наверное, такой же вопрос задавали и Одиссею где-то в прибрежной таверне за тридевять земель от Итаки… Мимми приносит вино, кофе и черный окинавский сахар. Интересно, сколько я могу выпить до полного аута? За всю мою жизнь мне еще никогда не удавалось толком этого выяснить. И сейчас что-то не хочется.

— Я больше не буду пить.

— Больше не хочешь? — удивляется Сакураи. — Не надо.

— Просто я хорошо знаю ту точку, на которой следует остановиться. И вот она уже подошла…

— На меня намекаешь?

— Нет, это я про себя говорю.

— Не бойся, все будет хорошо. Я тоже знаю эту свою точку… Сыра хочешь поесть?

— Хочу.

— Слава богу, хоть сыра, а то, если бы ты и от сыра отказывалась, я бы подумал, что ты заболела!

Второй бар, третий… Из самых стойких остались только Сакураи и Кавара. Полумрак, сигаретный дым, целующиеся парочки за соседними столиками. Сакураи уходит к кассе. Кавара улыбается мне и вдруг сочувственно спрашивает:

— Тяжко тебе с ним? Он такой странный — это все знают.

— Нет, мне нормально.

— Правда???

— Ага, правда. (Более чем вы можете себе это представить, мой ненаглядный франкофонный комиссар Кавара!)

Слава богу, кажется, это местечко было последним. Какое счастье, что все бары в Японии после двенадцати закрываются. Кавара прощается и вытаскивает из кармана плаща мешочек с черным сахаром: «Возьми. Вдруг понравится». Он убредает в темноту. «Пошли домой», — говорит мне Сакураи. На ногах он стоит не особенно твердо, но и не падает. Я очень надеюсь, что он знает, куда это наше «домой» относится, поскольку я вообще представления не имею о месте расположения гостиницы. Кажется, он все же соображает. Бредем по ночным пустынным улицам. Сакураи вдруг вздыхает и, не оборачиваясь, говорит: «Возвращается всегда кто-то другой». Я думаю: одно из двух — либо я спятила, либо не расслышала! Не может же он настолько точно повторить эти золотые слова толстенького поэта Андэ Пу из Макса Фрая!

— Я уехал в Испанию… Заглянул за грань. Я хотел увидеть другие миры. И потерял себя. Я все не могу вернуться к себе тому, до отъезда. Хочу, но не могу, потому что заглянул за грань. Этого не прощают. Знаешь, я забыл, кто я…

— Сэнсэй — японец.

— Ты так думаешь? — Он улыбается. — Сам я иногда в этом не уверен.

— Не надо возвращаться из-за грани. Оттуда просто нет дороги. Надо жить таким, какой уж есть.

Сакураи молча берет меня за руку и ведет домой. Почти не шатаясь.

— Хорошо тебе, — говорит он мне в лифте, — сейчас будешь дрыхнуть без задних ног.

— А сэнсэй что, дрыхнуть не собирается?

— Да я бы с удовольствием. Но мне еще до завтра надо кучу документов перечитать. Особо не разоспишься.

Смотрю в абсолютно трезвые глаза Сакураи. И иду спать. Ну и тип!

Рано утром в кафешке на первом этаже нашей гостиницы пьем кофе. От круассана все еще немного пахнет Францией.

— Сэнсэй, а зачем вчера вечером вы все время говорили со мной по-английски?

— Прости, я знаю, что ты этого не любишь. Но, наверное, мне не давал покоя французский Кавары! — хихикает Сакураи. — Пойдем пройдемся, еще времени немного есть, там тепло, за плащом можешь не ходить.

— Куда мы пойдем?

— Сейчас увидишь, тут совсем рядом.

Мы сворачиваем за угол. Там скверик со старинным зданием, весь в желтых каштановых листьях, с вымощенными брусчаткой тротуарами и круглыми деревянными скамейками вокруг толстых стволов деревьев. И с очень синим небом. Старинное здание — школа. Тоже памятник архитектуры. Ну и много же в Японии памятников архитектуры!

— Что делать, у нас тут так — если что не памятник, никто не погнушается его снести. Вот и приходится присваивать званий больше, чем надо, — вздыхает Сакураи.

— Хорошо еще, у нас и памятники вот сносить не гнушаются. Сэнсэй, а в Японии осенью пауки на паутинках летают?

— Нет, не летают… А у вас, что летают?

— Летают, путешествуют…