Японский любовник

Матери они тоже не слишком нравились, но она этого никогда и ни перед кем не признавала. Внуками Исаак любовался издали. «Подождем, пусть подрастут, они пока еще не люди», — говорил он шутливо, как бы оправдываясь, хотя на самом деле именно так к ним и относился. А вот к Альме он в глубине души всегда чувствовал слабость.

Когда в 1939 году эта племянница явилась из Польши и начала жить в Си-Клифф, Исаак Беласко преисполнился к ней такой нежности, что позже, когда пропали ее родители, винил себя в постыдной радости: теперь у него появится возможность занять их место в сердце девочки. Он не ставил задачу формировать Альму как личность (в отличие от собственных дочерей) — только защищать, и это подарило его любви свободу. Он переложил на Лиллиан заботу о девчачьих потребностях Альмы, а сам с увлечением развивал ее интеллект и делился своей страстью к ботанике и географии. И именно в тот день, когда он показывал племяннице свои книги о садах, у него возникла идея создать Фонд Беласко. На протяжении нескольких месяцев они вместе перебирали различные возможности, прежде чем идея не сформировалась окончательно, причем именно тринадцатилетней девочке пришло в голову разбивать сады в самых бедных кварталах города. Исаак ею восхищался: он с изумлением наблюдал за эволюциями ее представлений о жизни, ему было понятно ее одиночество, его трогало, когда племянница его искала, чтобы пообщаться. В такие моменты Альма садилась рядом, клала ему руку на колено и они вместе смотрели телевизор или читали книги по садоводству, а вес и тепло маленькой ладошки были для него бесценным подарком. Сам Исаак любил погладить Альму по голове, когда проходил мимо, — только если никого не было рядом, покупал девочке сласти и подкладывал под подушку. Молодая женщина, приехавшая из Бостона, с геометрически идеальной прической, алыми губами и твердой поступью не была той прежней Альмой, что засыпала в обнимку с котом, потому что боялась спать одна, но как только обоюдную неловкость удалось преодолеть, они восстановили невидимую связь, которую поддерживали больше десяти лет.

— Ты помнишь семью Фукуда? — спросил дядя Исаак через несколько дней.

— Ну как же не помнить! — порывисто воскликнула Альма.

— Вчера мне позвонил один из детей.

— Ичимеи?

— Да. Он ведь младший, верно? Спросил, можно ли ко мне зайти, у него есть разговор. Они живут в Аризоне.

— Дядюшка, Ичимеи мой друг, и я не видела его с самой эвакуации. Пожалуйста, можно я тоже приду?

— Он дал понять, что разговор будет конфиденциальный.

— Когда он придет?

— Я тебя предупрежу.

Через две недели Ичимеи появился в Си-Клифф, он был в темном костюме, при черном галстуке. Альма ждала его с колотящимся сердцем; она распахнула дверь раньше, чем Ичимеи успел позвонить, и бросилась ему на шею. Девушка была все так же выше ростом, ее напор едва не сбил гостя с ног. Ичимеи растерялся: он не ожидал встретить Альму, а публичные проявления чувств у японцев не приветствуются, он не знал, как отвечать на такую пылкость, но девушка и не дала ему времени на раздумья; она схватила парня за руку и затащила в дом, глаза ее повлажнели, она повторяла его имя, а как только оба оказались внутри, Альма поцеловала Ичимеи в губы. Исаак Беласко ждал в библиотеке, в своем любимом кресле, держа на коленях Неко, кота Ичимеи, которому было уже шестнадцать лет. С этой позиции он наблюдал за их встречей, но, расчувствовавшись, прикрывался газетой, пока Альма не ввела гостя в библиотеку. Она оставила мужчин наедине и закрыла дверь.

Ичимеи вкратце пересказал Исааку Беласко историю своей семьи, которую старик уже знал, потому что после телефонного звонка выяснил о Фукуда все, что мог. Он не только знал о смерти Такао и Чарльза, депортации Джеймса и бедственном положении вдовы и двух оставшихся детей, но и принял на этот счет некоторые меры. Единственной новостью в рассказе Ичимеи была предсмертная просьба Такао о мече.

— Я скорблю о смерти Такао. Он был моим другом и учителем. И Чарльза с Джеймсом мне тоже жаль. Никто не прикасался к месту, где лежит ваша семейная катана. Ты можешь забрать ее, когда пожелаешь, Ичимеи, но она была захоронена с почестями, и, думаю, твой отец хотел бы, чтобы и откапывали ее с такой же торжественностью.

— Вы правы, сэр. Сейчас мне некуда поместить этот меч. Могу я пока оставить его в саду? Надеюсь, это ненадолго.

— Такой меч делает честь любому дому, Ичимеи. Ты что, торопишься его забрать?

— Его место — в алтаре моих предков, но сейчас у нас нет ни дома, ни алтаря. Матушка, сестра и я живем в съемных комнатах.

— Сколько тебе лет, Ичимеи?

— Двадцать два.

— Ты совершеннолетний, глава семьи. Тебе следует взять на себя предприятие, которое мы задумали с твоим отцом.