Ярмарка наград

Вот и сейчас только солнышко к горизонту склонилось, а Егорка уже во всеоружии перед братьями предстал: на плече острога, словно ружьё, за поясом сапёрная лопатка, что от деда с войны осталась, в руках сетка рыболовная и мешок на всякий случай, авось повезёт. Залез он в один родник – вода по пояс, не взять рыбу, потянулся во второй – по щиколотку оказалась, подался в третий – и тут на змей напоролся. Ты смотри, подумал он, в шахматы окрасом играют, как бы свой ход не прозевать. И тут же почувствовал, что наступил на какую-то мерзость. Посмотрел он под ноги и обомлел: из воды торчала голова змеи с короной на голове, как у королевы, которая изготовилась вцепиться в него. От испуга ударил Егорка её острогой и пулей выскочил из воды, только и знали его там.

Побродил он ещё немного среди зарослей ивняка, заодно двух рыболовов до смерти напугал своим неожиданным из-за спины «Здрасьте, а что вы здесь делаете?», и на мелководье подался. Это место его издалека привлекло странными всплесками, словно кто-то специально хлопал ладонью по воде. Подошёл он ближе, а там крупняк попал под раздачу: по воде и камням плашмя, как камбала, бьётся, музыку создаёт и в норы прячется. «Да их же здесь целый оркестр», – удивился этому театру Егорка и давай норы сеткой затыкать, подкапывать и рыбу чуть ли не руками ловить, в мешок складывать. Считай, большую часть тары таким образом наполнил.

К братьям Егорка вернулся затемно, те уже искать его собирались. Развели они костёр, наварили ушицы, нажарили рыбу в томате с поля и трапезничать расположились. Едят всласть, аж щёки потрескивают.

– Вот бы сейчас чего хмельного в рот приладить, тогда и дело по-другому завяжется, – предложил Григорий и обвёл взглядом братьев.

– А чего? Можно и хмельного, – быстро сообразил Егорка и достал припрятанную им бутылку спирта.

Разлили они жидкость огненную по стаканам, разбавили водою, чтобы желудки не пожечь, и выпили за здравие, кого и сами враз забыли. Речь сразу же оборот набрала, языки развязались, извилины зашевелились, вспоминать стали, что было и не было, глаза дюже блеском вранья заискрили. Первым вразнос Григория понесло:

– У Петра Грищенко, друга моего, баня в доме имеется, – начал повествовать он. – Знатное заведение, с парилкой каменной, во всей округе такую не сыщешь. Сказывали, что баня эта святая, в неё местный батюшка Серафим хаживать любит, и не просто купаться, а молиться, как подобает истинному христианину.

– А что же в ней такого особенного? – спросил его Сашка. – Батюшка Серафим фигура, знамо, в селе почитаемая, куда попало не пойдёт.

– Понятно дело, что не пойдёт, – согласился с ним Григорий, – а всё же ходит. Значит, неспроста. Я тоже поначалу думал-гадал: «В чём здесь секрет? А однажды Петруха выпил лишку и выдал мне тайну с потрохами. Оказывается, на стене той бани лик Пресвятой Девы Марии с младенцем на руках является, а когда её паром обдашь – слезу пускает, словно мироточит».

– Брешешь, поди, как сивый мерин? – встрял в разговор Серёга. – Там что, икона вывешена, как в храме?

– Чудак ты. Говорю же, на каменной стене в горячей бане лик Богородицы. Сам через окно видел, Петруха показывал. А вокруг Богородицы той черти беснуются, свои нечестивые рожицы показывают. Такие вот чудеса, братцы, на свете водятся. Аж дух захватывает.

И Григорий со словами «свят, свят, свят» трижды перекрестился.

Посидели они ещё чуток, выпили, побалакали, разлеглись на сеновале и в небо уставились звёзды считать.

– А я верю Григорию, – продолжил теперь Сашка. – Батя наш тоже каждую весну все деревья в саду обхаживает и неспроста. Приметил я, встанет он возле дерева, прильнёт к нему всем телом, разговаривает с ним о чём-то, а сам молитву проникновенную о возрождении к жизни читает и крестится непрестанно. Думаю, потому наш сад ежегодно плоды всем на диву даёт, и размерами, и сочностью, и ароматами воображенье поражает. Недаром они на слуху у сельчан, а у приезжих – так просто нарасхват, без всякого торга.

– Во-во. И индюки у нас тоже слишком умные, – поддержал его Серёга. – Если уж разлетятся, то ищи их только возле школы и нигде больше. Обратно идти не хотят, хоть ты тресни: ругаются, важничают, носы воротят. Так и мучились с ними, пока вожака к столу не подали.

– Это ты про себя что ли? – задел его Сашка. – Раньше ты тоже всё в лидеры выбивался, пока тебе одно место красным, как у макаки, не сделали. Вот это было событие, так событие. Больше никто из нас вперёд вырваться не стремится, так и живём кучкою.

Дальше – больше. Чтобы не показаться белой вороной, поведал Егорка соплеменникам историю о том, как поймал однажды в тихом омуте сома двухметрового, да из воды вытянуть не смог. Слишком тяжёлым тот оказался, самого чуть на дно не уволок.

– Во даёт! – опять подал голос Гришка. – Где же ты в нашем лягушатнике омут нашёл, чтобы в нём такое огромное чудище водилось? Приснилось, наверное? Сам-то карпов с ладошку наловил, а нам заливает про каких-то водяных монстров, которых и во сне то никто не видел.