Ярмарка в Сокольниках

Через пятнадцать минут Гуннар доставил нас к железнодорожной станции Нижние Котлы, где мы, все еще щеголяя в дурацких шляпах, взяли билеты до станции Расторгуево.

В пустом вагоне электрички мы перевели дух и заговорили разом, будто близкие родственники, которые сто лет не виделись. Меркулов, спрятав чепчики в портфель, сказал:

— Давай по порядку, Саша. И экономь время — у нас всего двадцать пять минут.

Я рассказал Меркулову о встрече с Кассариным, о предсмертном письме отца, о матери. Он смотрел в мою сторону, но не на меня, а мимо, как будто целился в одну ему видимую мишень. И вдруг совсем без связи с тем, что я говорил, спросил:

— А как у тебя с Ритой?

И родной матери я бы не мог признаться, что люблю Риту, поэтому сам очень удивился, услышав собственный голос:

— Я… она… мы… в общем… собрались… пожениться… А какое это имеет отношение…

— Никакого.

Меркулов прочистил нос, повернулся к окну, с полминуты смотрел на обгоняющие друг друга далекие леса. Наконец я услышал его тихий голос.

— Мы сейчас едем к генералу армейской разведки Цапко. Ипполит Алексеевич, отец Виктории Ракитиной, отличный дядька. Это моя предпоследняя надежда прищучить Кассарина. Ракитин в своих дневниках подробно описывает преступления этого гебиста. Подробно, но — бездоказательно. Этот Казаков и второй, неизвестный в куртке с капюшоном, просто наемные убийцы. Мадам Соя-Серко, по-видимому, дама сердца Кассарина. У меня большие сомнения, что Казаков и Серко дадут на него показания. Ракитин работал на отдел стратегических разработок Комитета госбезопасности, пытался много раз напрямую связаться с Андроповым и даже с Брежневым. Ему никто не верил, а вся его информация попадала в руки самого Кассарина. Дело в том, что Кассарин, участвуя в заграничных операциях — наводнение денежного рынка фальшивками, захват стран-поставщиков сырья и так далее, присваивает миллионные суммы, пользуется фальшивыми долларами в загранпоездках. Он убрал Мазера и Леоновича, постарается то же проделать с Казаковым (уже пытался), и весьма возможно, с Соя-Серко. Как только он будет уверен, что мы имеем так называемые дубликаты Ракитина, он попытается отделаться и от нас. Сейчас он покупает тебя, установил за нами слежку, воткнул везде микрофоны, приспособил для своих нужд Пархоменко и… Грязнова.

Честно говоря, никакой Америки Костя для меня не открыл, я уже был подготовлен к чему-то в этом роде. У меня появилось ощущение, что я знаю этого Кассарина уже очень давно, лет десять, по крайней мере, а ведь не прошло еще и двух дней, как мы встретились.

— Весьма возможно я тоже совершил ошибку, не передав ракитинские бумажки сразу же по назначению. Я был уверен, и я все еще не теряю надежды, что мы раздобудем доказательства на этого генерала. Но, признаюсь, Саша, что такой откровенной наглости я не ожидал даже от наших чекистов… Даю тебе слово, если до конца недели не раскручу всю эту банду, то в понедельник пойду к Емельянову с материалом на Кассарина и попрошу отстранить меня от этого дела. Или соглашусь на предложение Емельянова. Что в общем-то одно и то же.

— Какое предложение?

— Занять пост заместителя прокурора города Москвы.

«Так это ж здорово!» — подумал я и представил выражение ослиного лица Пархоменко, который из начальника становится подчиненным Меркулова.

— Видишь ли, Саша, — сказал Меркулов, как бы отвечая на мои мысли, — я не вижу для себя лично ничего заманчивого в этом предложении. Превращаться в бездарного бюрократа, становиться частью партийной олигархии, бороться за власть… Наша работа, я имею в виду — наша следственная работа, — расследовать преступления. — Он сказал это так значительно, как будто делает Бог весть какое открытие. — Советский народ, как и все остальные народы, имеет право быть под защитой от убийств, грабежей и всего прочего. Представь себе, загорелся дом, а хозяин его — бандит и сволочь; так что ж нам — махнуть рукой, пусть горит со всем барахлом. А в доме дети…

Меркулов оглянулся по сторонам — в вагоне никого не было, кроме какой-то бабы в бархатной тужурке, вытащил сигарету, закурил.

— Мне тоже не все нравится в нашей жизни, но я не собираюсь объявлять войну советской системе, я просто профессионал-юрист, следователь, моя задача — спасать детей из горящего дома, а не участвовать в волчьей охоте кобелирующих вассалов и правящих импотентов…

У меня к горлу подступил какой-то комок. Меркулов выдавал мне, хотя, может, скорее самому себе, такой текст, за который можно было схлопотать хороший срок, если не вышку. Он и вправду мне доверял на все сто процентов, но мне почему-то было очень нелегко, и опять, как тогда на стадионе, я почти физически ощутил на своих плечах непомерную тяжесть.

— Станция Расторгуево. Следующая остановка платформа Горки Ленинские, — безразлично прогнусавило из динамика.

Мы с Костей встали и пошли к выходу. Через окна электрички я увидел дореволюционный пейзаж: на высоком холме расположились небольшие купеческие усадьбочки, к которым от самого железнодорожного пути вела длинная деревянная лестница.

Меркулов глянул на часы: