Ярмарка в Сокольниках

«Я являюсь начальником 3 отдела УКГБ по гор. Москве и Московской области. Наше подразделение занимается иностранцами, устанавливающими контакты с москвичами.

В гостинице „Белград“ в течение трёх недель проживал приехавший для сбора материала о жизни советского общества американский журналист Збигнев Подгурский (друзья зовут его Бигги). С момента его приземления мой отдел вёл и разрабатывал его маршрут. Сам того не зная, Подгурский делал то, что хотели мы: встречался с людьми, которым мы подкладывали информацию для его книги, обедал за столиком с микрофоном, спал с „нашей“ женщиной. Она и сообщила мне, что 17 ноября у Подгурского встреча на ярмарке в Сокольниках.

Мы не знали человека, вступившего в контакт с американцем, поэтому мы шли от Подгурского. Мы решили проследить за этой встречей, но не придавали ей большого значения — многие московские фарцовщики пытаются сбыть свой товар иностранцам, и лучшего места для этой цели, чем сокольническая ярмарка, не сыскать.

Мы бы все выяснили, если бы этот человек дошёл до Подгурского, но они не встретились. Лишь сегодня мы узнали, что этим человеком был ответственный сотрудник Внешторга Ракитин. Конечно, тут скрыта загадка — почему такой человек, как Ракитин, пошёл на встречу с Подгурским? Непредвиденное обстоятельство спутало наши карты: мы ждали этого человека внутри, то есть на ярмарке, и не знали, что КГБ Центра отдаст внезапное указание руководству дивизии Дзержинского — задержать на час доступ людей на ярмарку. Это обстоятельство привело к тому, что мы не только упустили Ракитина и его портфель, но и как бы допустили его убийство.

Завтра, 19 ноября, Подгурский покидает пределы СССР. Мы договорились об этом с МИДом. Пока же мы следим за каждым его шагом: помимо микрофонов и телекамер в его номере, мы установили инфракрасные фотоаппараты, которые фиксируют любое его действие даже в полной темноте.

Протокол записан собственноручно.

Павлов».

Что-то не нравилось мне в этом объяснении. Не нравилось — и все. Хотя и смахивало на боевик. В голове вертелось пять тысяч вопросов. Но я знал, что Меркулов терпеть не может детской игры в почемучки. Так было и на этот раз. Он вернулся в кабинет, безмолвно дал мне подписать допуск и стал напяливать на себя пальто.

— Едем в морг на опознание.

— А… — я было раскрыл рот, толком не зная, что спросить, и потому замолк на полуслове.

Меркулов засмеялся:

— Вот именно, Саша, «а». Оставим все вопросы открытыми. — Меркулов вытащил свой «Дымок», присел на край стола, закурил. — Похоже, товарищ Турецкий, мы вляпались с вами в хорошее дерьмецо.

— Повторите, Константин Дмитрич, слово не понял! — весело сказал я.

2