Ярмарка в Сокольниках

Но в третьем, на Садовом кольце, картина внезапно изменилась. Товароведы узнали сразу две вещи — черепаховый гребень с бриллиантами и набор изделий из кости.

— Поймите, — сказала мне немолодая черноволосая женщина-товаровед. — Это же музейные экспонаты! И гребень, и набор. По существу, эти вещи не следовало отдавать в частные руки. — Брюнетка захлопала искусственными ресницами и драматично всплеснула руками.

— Давно это было? — хрипло спросил я.

— С месяц. Может быть, чуть меньше.

— Зачем гадать, Эмилия Гавриловна? — вмешался директор, красивый молодой мужик в замшевом пиджаке. — Можно же установить точно. У нас, вы же знаете, порядок в бухгалтерии. Я только хотел уточнить маленькую деталь. Музейные вещи мы не пропускаем. Это уж наша Эмилия Гавриловна загнула… Прошу прощения… сгустила краски в пылу рассказа. Товарищ из прокуратуры может подумать, что у нас тут черт знает что делается…

— Иван Иваныч, — поджала губки Эмилия, — вы же знаете, я могу ошибиться в людях! Но чтоб в вещах — никогда! Больше того, могу сказать…

— Вы меня неправильно поняли, — побледнел вдруг красивый директор, и его голубые глаза под соболиными бровями забегали, будто его поймали на чем-то гадком. — Я лишь хотел сказать… Если вы желаете, — он обратился ко мне, — мы сейчас сможем уточнить, когда эти товары к нам поступили, когда проданы.

— Да, сделайте милость, прошу вас, — меркуловским басом сказал я.

Молодой красивый директор в замшевом пиджаке явно мне не нравился.

Черепаховый гребень с бриллиантами и резной набор из кости были сданы в магазин и проданы в один и тот же день — 23 октября этого года. Из рассказа товароведа Сорокиной, которую я допросил в комнате месткома, выявлялась следующая не совсем понятная картина. 23 октября в директорском кабинете была совершена сделка. Утром, часов в 11, к директору приехали вместе — и продавец, и покупатель. Продавец — Леонович Юрий Юрьевич по паспорту, худой рыжеватый мужчина средних лет, покупатель — плотный высокий блондин, говоривший с прибалтийским акцентом. Имени его они не спрашивали, поскольку правилами торговли через комиссионные магазины это не предусмотрено. Прибалт принял из рук рыжего эти самые вещи — гребень и набор. Директор, не выходя из своего кабинета, тут же оформил квитанцию на куплю-продажу. Сорокина хорошо запомнила ценности: ещё бы, сама же производила экспертизу — стоил антиквариат бешеных денег!

И ещё одно открытие сделал я в этом магазине. Потерпевшую Соя-Серко часто видели на Садовом. Продавец Попков, осмотрев предъявленную ему фотографию, легко узнал Аллу Александровну и взахлеб описывал внешние данные Соя-Серко, восхищаясь «карими глазами с поволокой, родинкой на подбородке» и, особенно, «стройными ногами и крутыми бедрами». В течение последних двух лет, то есть уже после смерти мужа, она частенько наведывалась в скупку — то сдавала что-то, а то и сама покупала вещи большой ценности. Одним словом, активно продолжала обновлять унаследованную от мужа коллекцию. Однако ее имени мы почему-то не обнаружили ни на одной из нескольких тысяч квитанций за последние два года.

Наскоро записав свидетелей и изъяв из бухгалтерии подлинник квитанции на имя Леоновича, я сел в служебную «волгу» и приказал шоферу ехать на Новокузнецкую, куда к четырем часам была вызвана на допрос Соя-Серко.

Итак, молодая вдова была связана не только с музейными служащими, любителями старины и знатоками-коллекционерами, но и, по всей вероятности, дельцами из скупочно-спекулятивного мира. Однако ни в одном из ее показаний не было ни слова об этих связях. Настоящий ценитель красоты в лепешку расшибется, чтобы помочь следствию. А что если эта Соя-Серко не коллекционер вовсе, а накопитель? Не ценитель, а оценщик. И это уже предполагает другие черты, другие повадки. Я уже почти уверен в этом. Раз так, то эта Алла в лепешку не расшибется. Следствию, то бишь мне, помогать не станет. А может быть, она — хитрая лисица и ведет следствие по ложному следу.

4

На Петровке, 38, в Шурином кабинете за Шуриным столом Меркулов допрашивал Волина.

Вначале согласно процессуальному закону — статье 123 — он предложил подозреваемому рассказать все ему известное о преступлениях, об обстоятельствах дела и прослушал Волинскую одиссею молча, не перебивая и не комментируя его показания, и лишь потом стал задавать уточняющие вопросы. В протокол Меркулов вносил только существенные детали, делая при этом вид, что ему до фени все вопли подозреваемого Волина. Такой метод был испробован сотни раз над «подопытными кроликами» и всегда действовал отрезвляюще — как ушат холодной воды.

Волин успокоился и тихим голосом отвечал на вопросы следователя.