Ярославичи

— Маленький еще был. А разговоры помню. Щукин когда приехал. Взрослые говорили: «Лучших коров приказал скупать. В деревню Вятскую посылает». Известно было, что тамошний скот славится удойливостью. Еще говорили: «Торговаться умеет». И тоже хвалили: «Хозяин. Этому можно довериться».

И как не довериться — он местный был, из этих краев. Вырос в нужде. Нужда заставила и в город идти. Все знал окрест по хозяйству и крестьянскую душу до тонкостей понимал. Как стадо собрал хорошее, взялись осушать болотины. Вручную все. Людей было много в деревнях. Пятьсот трудоспособных в «Горшихе», а сейчас двести двадцать вместе с двумя колхозами. Хоть и техники стало больше, но рук маловато для такого хозяйства. Пока еще хватает ручного труда. Вот тогда, в тридцатых годах, и было заложено племенное стадо. Наша маленькая «Горшиха» еще до войны получила «Знак Почета». А первые ордена тогда ох какую цену имели! Воодушевление, успех. Вера в свои великие силы. — Он вздохнул, задумался и повторил: — Щукин Федор Артемьевич душевный был человек. Знаток крестьянства. А это не шутка...

— Сами-то вы его помните иль по рассказам?

— Ну как не помнить! Я ведь работать начал при нем. Сорок четыре годочка назад. Еще до войны. Вышло так: семилетку кончил, задумал химиком стать. Поехал в город, а на экзаменах в техникум провалился. Мне говорят: «Погуляй годок». Вернулся в Медягино. Гуляю по улице. А мне навстречу Абросимов Илья Иванович. Он тогда в правлении был. Не знаю, что заинтересовало его, только спросил:

— Что делаешь, мальчик?

— А ничего, — отвечаю. — В техникум вот не взяли.

— А ты приходи к нам, пошлем учиться.

— А на кого?

— На счетовода. Хорошая специальность. Пойдешь?

И стал расхваливать эту профессию и объяснять, как важен для колхоза труд счетовода, а больше того — бухгалтера. Послушал я — он так хорошо говорил со мной, — поверил ему, сказал:

— Давайте, пойду...

Учился год и шесть месяцев. Колхозную школу окончил с отличием. Вернулся домой, стал работать в колхозе. Опыта еще как следует не набрался, как в тридцать девятом году в наш колхоз вливаются еще два хозяйства: «Ленинский путь» и «Дружба». Мне говорят: принимай хозяйство, делай объединенный баланс. Куда деваться, боялся, а сделал. Стала у нас большая «Горшиха». С того времени и живем в одних границах. Земли у нас чуть больше двух с половиной тысяч гектаров, пашни тысяча триста семьдесят пять, сенокосов двести шестьдесят шесть, пастбищ более семисот гектаров. Рельеф, сами видели, равнина, тяжелые суглинки, переувлажненность...

Когда, в тридцать девятом году, председателем колхоза выбрали Илью Ивановича Абросимова, Щукин пошел заместителем по животноводству. Теперь-то в колхозе председателем Абросимов-сын — Николай Ильич. А прежние наши руководители, которым принадлежит заслуга в организации и развитии ферм, сохранении племенного стада, навечно с нами не только в делах, но и в портретах. И все наши лучшие люди. Хотите увидеть?

Я молча поднялась и вышла вслед за Виталием Ильичом, он быстрыми, энергичными шагами проследовал с ключом туда, где находился красный уголок колхоза, открыл его, и я увидела, какие ценности тут хранятся.

Это был скорее музей, кабинет для занятий. Середину помещения занимали столы, на стендах, вдоль стен, лежали дипломы, всевозможные грамоты — стопы грамот, медали ВДНХ — медные, золотые, серебряные, вымпелы, кубки, другие награды: «Коллективу высокой культуры животноводства», «Передовому коллективу, победителю во Всероссийском, во Всесоюзном соревновании», «Лучшей ферме деревни Медягино». Той самой, куда приехал двадцатипятитысячник Щукин и откуда пошла горшихинская слава.

С живым, глубоким чувством я смотрела на портреты двух русских богатырей — Федора Артемьевича Щукина и Ильи Ивановича Абросимова. Щукин — первый председатель колхоза, бравый человек с веселым, пронзительным взглядом и пышными, буденновскими усами, придающими лицу неукротимую энергию, и лихость, и смелость дерзания.

Глядя на него, живо и ярко представила, как он, приехав сюда, в Медягино, обошел угодья, покряхтел, похмыкал, стоя на бережке Соньги, глядя на непроходимые топи, кусты, из которых поднимались стаи уток, бекасов — хороша охота! — в крестьянских избах увидел нужду, такую же, от которой уехал в город. Задумался, покачал головой. Решил: «Ну что ж, раз такое дело, попробуем побороться». Собрал людей, высказал свои замыслы. Тепло говорил, как с родными. Знал русский характер, на окрик и на приказ не податлив, а добрым словом любую преграду с ним сломишь.

И покупали скот, и осушали болота, сеяли траву, овес и канищевский клевер, вместе радовались успехам, победам, наградам.