Как уже говорилось, финансирование вооруженного выступления происходило через французского посла Нуланса. Однако при анализе документов выясняется, что офицерская организация отнюдь не сразу согласилась принять эти средства. Тем более что львиная доля их выдавалась непосредственно Савинкову. И даже в этом случае Савинков не был единственным получателем иностранных денег. Позже, во время судебного процесса Перхурова, не раз будут выпытывать детали: «Кому кроме вас оказывали союзники поддержку? Эсерам давали, народным социалистам? – Нет. – Плехановцам? – Не слышал. – Меньшевикам? – Меньшевикам не давали. – А вы с меньшевиками не имели никакой связи? – Нет. – Скажите, когда обнаружилась такая рознь и соревнование между вашей группой Савинкова и эсерами из-за денег? – Это совпадает с концом мая. – Эсеры называли Савинкова авантюристом и рекомендовали не давать денег? – Словом, наговаривали союзникам. – А кому больше союзники денег давали? – Все-таки Савинкову»
. Весьма показательны другие слова, сказанные Перхуровым об иностранных финансах: «Тогда нам деньги нужны были только исключительно для эвакуации нашей организации из Москвы, и вот тогда, когда эсеры напортили Савинкову, он был в плохом расположении духа и думал бросить все и кончить эту историю. А потом, когда стали говорить относительно того, что подходит десант, то для того, чтобы высадить его, очень важно было учитывать, как его встретит население, и на основании этого мы именно и организовали добровольческую армию». Фактически Перхуров открытым текстом заявлял, что намеревался использовать французские деньги лишь в собственных интересах, а даже не в интересах Савинкова и тем более французов. Это подтверждается другой, весьма многозначительной фразой, произнесенной Перхуровым во время суда над ним: «Если бы я призывал захватить хоть одну пядь земли, это была бы самая настоящая измена, но если установить внутренний порядок – это нет. Потом я знал, что будь здесь хоть стотысячная армия французов, она все равно здесь не удержится, потому что ни Франция, ни Англия не граничат с Россией так, как, например, хотя бы Япония. Вот почему мне с японцами не хотелось иметь дела. А с французами мы имели дело, потому что с ними после рассчитался – и готово». Переводя на язык современного жаргона: консервативные офицеры были не прочь «кинуть» западные державы после ликвидации в России советской власти: «Нам важно было занять один конец ветки в Архангельске, а другой конец в Ярославле». И далее: «Ярославль являлся вполне определенным и наиболее подходящим пунктом, на котором остановился бы каждый, а не только Нуланс. Потом, я не знаю, согласился ли бы Нуланс за полученные от него деньги получить кровь и разрушенные города. Какой ему смысл, какая выгода. Французы – большие материалисты и на такие эфемерные уплаты вряд ли бы согласились. Это дело вполне понятное».