Ярость

Домой Шацкий не спешил. Он еще заглянул в контору, быстро написал постановление о передаче останков для учебных целей, чтобы выкинуть это дело из головы. Из собственного кабинета в здании районной прокуратуры Ольштын-Север на улице Эмилии Плятер он почти что мог увидеть место, в котором получасом ранее спускался под землю.

Вообще-то, из его кабинета вид был неплохой. Не имеющее особых примет здание стоял на вершине откоса, под которым текла узкая Лына, от которой Ольштын взял свое имя. Понятное дело, имя предыдущее, когда реку называли Alle

, а город — Allenstein. Вокруг русла тянулись дикие заросли, которые лишь без памяти влюбленные в свой город жители Ольштына называли парком. Сам Шацкий называл их черной зеленой дырой, и с парком они, по его мнению, имели столько же общего, сколько пожар с обогревом жилища. После наступления темноты он не отправился бы вглубь этих кущарей даже с сопровождением, поскольку предчувствовал, что черная зеленая дыра заселена не одними только жуликами, грабителями и лицами, желающими посягнуть на сексуальную свободу. Единственное, по причине чего нечто подобное могло сохраниться в самом центре столицы воеводства, было существование нечистой силы.

Теперь ей приходилось отступать по причине бульдозеров, поскольку дыру как раз начали возвращать к нормальной жизни. Принимая во внимание, что в Ольштыне слово «улучшение» звучало словно угроза, наверняка там все вырвут к чертовой матери с корнями, а на открывшемся месте уложат гигантскую мозаику из розовой плитки, а потом еще будут хвалиться, что то единственна в мире конструкция из польской тротуарной плитки, которую можно видеть из космоса невооруженным глазом.

— They paved Allenstein and put up a parking lot (Замостили Алленштейн и сделали из него парковочную площадку

), — пропел он себе под нос, прикладывая к документу печать.

Самое главное, чтобы для него не выстроили тут никаких розовых отелей, чтобы вид из окна оставался тем же самым. Шацкий встал, надел пальто и погасил свет. За окном мрак зеленой дыры отделял его от города. Прямо напротив ярко освещенный собор высился над застройками старого города, словно громадная квочка, прижимающая к себе кучку цыплят. Справа над крышами выбивалась башня готического замка и часовая башня ратуши. Слева Ольштын спускался вниз, и это там, уже за зеленой дырой, размещались старая городская больница и убежище, которое пару часов назад перестал быть местом вечного упокоения для господина немца.

Дождь перестал, поднялся легкий туман, и боковая улочка Эмилии Плятер превратилась в мечту фотографа, готовящего альбом, посвященный меланхолии Вармии. Все было черно-серым, как оно и бывает под конец ноября, все покрыто тонюсеньким слоем льда. На тротуаре он выглядел угрозой жизни и здоровью, зато на безлистых деревьях эффект был просто сказочным. Каждая, даже самая мельчайшая веточка превратилась в сосульку, переливающуюся в мягком, распыленном туманом свете уличного фонаря. Шацкий глубоко вдохнул холодную влагу и подумал, что эта деревня нравится ему все больше и больше.

Прокурор осторожно перешел на другую сторону улицы и подумал, что им обязательно нужно будет переехать. Во-первых, до неприятности извращенным был факт, что он живет прямо напротив места работы. Как когда-то тщательно подсчитал — в тридцати девяти шагах. По дороге у него не было времени остыть, успокоить мысли, переключиться на домашний режим. Во-вторых, он терпеть не мог вот эту мрачную, оставшуюся от немцев виллу, в прошлом, дом директора частной гинекологической клиники, находящуюся по другую сторону забора, сейчас — Дом молодежи. К сожалению, директору хотелось быть человеком современным, и вместо нормальной хаты он поставил тяжелый параллелепипед, модернистское чудище, монументальное настолько, насколько может быть монументальным односемейный дом. Достаточно сказать, что вместо традиционной балюстрады у входных ступеней здесь имелась колоннада под крышей. Шпацкий, вывешивая недавно флаг на День Независимости, шутил, что соседям следовало бы нанять человека, который стоял бы у входа по стойке смирно, держа в руках зажженный факел.

Опять же, в последнее время Шацкому на самом деле нужны были эти несколько минут, чтобы психологически приготовиться к тому, что его ожидало. Потому он решил чуточку потянуть время и, вместо того, чтобы сразу же зайти в дом, обошел виллу, прошел сквозь обледеневший сад и заглянул в кухню, стараясь встать за пределами падающего из окна света. В своем пальто и с папкой в руке он походил на какого-то подглядывающего в окна извращенца семидесятых годов.