Ярость

— И я думаю, что вы являетесь именно таким доверенным сотрудником. И что у вас имеется доступ к засекреченным актам.

Мышлимир опять не прокомментировал. Но вздохнул. Шацкий не понимал, почему в глазах чиновника неуверенность смешивается с гордостью.

Наконец Мышлимир поднялся с места.

— Так вы говорите, это вопрос жизни и смерти?

16

Вот уже два часа Хелена Шацкая не отметила хода времени над плинтусом, поскольку глубоко спала. Она не выглядела запуганной до границ озверения жертвой похищения, не спала с полуоткрытыми глазами, не срывалась ежеминутно, не вертелась, не свернулась в клубок, поскуливая сквозь сон.

Всего лишь спящий подросток. Выгнутая в странной позе, но в принципе — на животе, одна рука под телом, вторая свисает с кровати. Она тихо похрапывала, как человек, которого сморил сон после целого дня тяжелой физической активности. Только этот здоровый сон на сто процентов был искусственным, он был инициирован химикалиями, которыми щедро был приправлен шейк. Похитители правильно просчитали, что не бывает такой ситуации, при которой шестнадцатилетняя девчонка не вылакала бы шоколадный десерт.

Доза была подобрана под ее вес и рассчитана таким образом, чтобы девушка обрела сознание через пару часов.

Это давало достаточно много времени для тщательной подготовки, чтобы прокурор Теодор Шацкий в нужный момент и со всеми подробностями мог осмотреть смерть собственной дочери.

17

Четвертью часа ранее пробило пять вечера, и доктор Тереза Земста уже несколько минут должна быть в пути в в собственный дом под Йонково,[133] где, накормив кота, она ожидала бы мужа, чтобы тот приготовил ей желтое карри со шпинатом, ждущее ее с понедельника. Пан Земста, по профессии нотариус, в отличие от супруги, прекрасно готовил, и та, когда только могла склоняла его к занятиям любимым хобби. Лучше всего срабатывала лесть или обращения к жалости, особенно после дежурств. В этой штучке она никогда бы супругу не призналась, но она всегда смывала макияж перед выходом из больницы, чтобы дома выглядеть словно зомби. Тогда он сразу же спрашивал, а не хотела бы она съесть чего-нибудь вкусненького. Ну что же, как правило, она соглашалась. Совесть ее грызла, но тут она сама себе объясняла, что манипулирование людьми — это такое искусство, в котором хороший психиатр должен постоянно тренироваться, чтобы не выйти из навыка.

Она выслала мужу эсэмэску, что будет позднее, выключила телефон, закрыла дверь кабинета, вернулась за стол и глянула в стальные глаза своего посетителя. Яркая картинка нищеты и отчаяния, мужчина был настолько обессилен и опустошен, что ее Марчин сделал бы ему ужин из трех блюд и сабайон[134] на десерт.

— Большинство взрослых понятия не имеет, что существует нечто подобное, как детские отделения в психиатрических больницах, — сказала женщина. — Совершенно естественным образом всяческие заболевания ассоциируются у нас исключительно с взрослыми. Женщина не может встать с кровати. Мужчина ходит вокруг дома, потому что боится возвратиться вовнутрь и умереть в одиночестве. Другой, находясь в фазе мании, дает авансы на покупку всякий раз другой недвижимости. Кто-то считает себя Христом, кто-то другой целыми днями пересчитывает плитки в ванной. Понятное дело, психи. Когда я иногда спрашиваю у людей, так они считают, будто бы детское психиатрическое отделение — на самом деле какое-то место для временного содержания подростков, которые пережили несчастную любовь и порезали себе вены в ванной, либо же начали блевать сразу после еды.

Прокурор не молчал. Просто он выглядел словно человек, у которого нет сил на беседу.

— Тем временем, детские мозги тоже не свободны от ошибок. Депрессии, неврозы, биполярные расстройства, психозы…[135] Это может встретить человека в любом возрасте. Вы можете представить себе ребенка четырех лет, которого необходимо совать в смирительную рубашку и привязывать к кровати, поскольку он занимается изысканными членовредительствами?

Ее собеседник даже не дрогнул.

— А я такое видела. Это и другие вещи… Когда я выбирала специализацию, мне казалось, что тем самым помогу детям с их различными проблемами… ах, позитивистские бредни. Я сделалась надзирателем в преисподней. Мне еще не было тридцати, когда узнала о том, что пятилетняя девочка способна возбуждать панический страх. Я входила к ней с двумя санитарами, чтобы эта малявка ничего со мной не сделала. Вы фильм «Экзорцист»[136] видели? Бывали такие дни, когдя я мечтала, чтобы мои дни на работе выглядели столь же спокойно, как у священника Меррина.

— Сожалею, — отозвался, наконец-то, прокурор, только лишь затем, чтобы что-то сказать. — И как это лечится?

— Я должна была бы сказать, что мы применяем комбинации различных современных техник, в зависимости от конкретного случая, но на самом же деле мы фаршируем детей антипсихотическими препаратами словно откармливаемых гусей, чтобы они ничего не сделали себе плохого. И надеемся, что с возрастом это у них пройдет.

— А проходит?

— Иногда. Иногда — нет.

— И это как раз был случай юного Наймана?