Ярость (ЛП)

Шацкий поднялся с лавки и решил пройтись до прокуратуры через старый город. Но на полпути струсил, подумав, что там может встретиться с Фальком или начальницей. Под влиянием импульса повернул рядом со старой ратушей и вошел в свое любимое с недавнего времени кафе. В своей излишней стилизации заведение было удивительно варшавским, и Шацкий чувствовал себя здесь как у себя дома. А помимо того, здесь была превосходная выпечка, а больше всего — безе. Третьей причиной его привязанности к «СиСи» было то, что с того времени, как он махнул удостоверением и злорадно спросил относительно выплаты авторских отчислений, в кафешке выключали музыку сразу же, как только видели его в дверях. Тем самым освобождая его от ужаса польской развлекательной музыки.

Четверть часа спустя, возбужденный кофеином и сахаром, Шацкий склонился над записной книжкой, пытаясь упорядочить галопирующие в голове мысли. Малыш, играющийся возле тела избитой матери — вот что ужасно потрясло прокурором. Чудовищное, давящее чувство вины совершенно разбило его и не позволяло вернуться к прокурорской рутине. А ведь нужно было взять себя в руки, поскольку сенсационные сведения Франкенштейна вызывали то, что дело перестало быть просто любопытным убийством. Оно сделалось приоритетным следствием национального значения.

Шацкий силой заставил себя быть систематичным, написав на странице записной книжки слово «Рувна». Независимо от сопровождающих эмоций — это следствие Фалька, сам он будет ангажирован в него в качестве патрона, но никаких правовых вызовов здесь нет. Как только найдут того перца, Фальк пройдется по нему словно асфальтовый каток, и у него будет первый замечательный обвинительный приговор.

В книжке он записал: «Рувна — Фальк 100 %, возм. консультации, а так — КОНЕЦ».

Ладно, что бы там ни было, идем вперед. На следующей странице он написал: «Вторая лига». Под надписью он сделал перечень всех своих дел, проверил по календарю сроки арестов, официальные сроки завершения следствий, дни, когда ему следовало быть в суде. Картина выглядела даже ничего: до января нигде не нужно было никого обвинять, не нужно было ничего срочно заканчивать. Когда он объявит о своем уходе с должности, его обязанности будет легко распределить. Теперь ж он попросит у Шарейны передать другим людям три следствия, в которых необходимо быстро провести кое-какие мероприятия. Ничего особенного: эксперты и осмотр на месте. Коротенький список и слово «КОНЕЦ». Шацкий снова перевернул страницу.

Тут он какое-то время сомневался: написать «Говно» или «Головная боль в заднице». В конце концов, каллиграфически вывел слово «Пресс-атташе», посчитав, что нечего поддаваться эмоциям. Полностью похерить это дело никак не удастся, пока не будет объявлено его решение об уходе. Если захотят, чтобы он выдал чего-то относительно собственного следствия — конечно же, это сделает. Это, как раз, он сможет. Если захотят чего-нибудь другого, попытается быть милым. И обещать, что уже через минутку, на все сто, именно этим и займется, но вот пока что, ну вы же понимаете, важное следствие, серийный убийца, мне очень жаль.

Ну да, именно, серийный убийца. Шацкий перелистнул страницу, слегка согнул блокнот, чтобы тот не закрывался, и написал печатными буквами «НАЙМАН». Прямо поперек обеих страниц.

— Закрой на мгновенье глаза! — рявкнул прямо над головой человек с дефектом дикции. Шацкий вздрогнул, кусочек безе свалился с вилочки. — И не думай, ты боишься или нет.^[69]

Звучание чудовищной польской музыки прекратилось. Тишину заполнили быстрые шаги, перед Шацкий встал бармен с перепуганной миной.

— Пан прокурор, я ужасно извиняюсь, новая сотрудница… Обещаю, что подобного не повторится. Может кофейку за счет заведения?

Шацкий поблагодарил и отказался, он до сих пор не справился с чашкой крепкого как тысяча чертей черного. И даже неплохого, но он опасался, что если все выпьет, может прицепиться аритмия.

С левой стороны он записал все ему известное. Немного, принимая во внимание, что с момента идентификации останков прошла почти что неделя. Удалось подтвердить, благодаря записям с различных камер слежения и показаниям свидетелей, что Петр Найман в понедельник утром выехал на своей мазде на работу. Машину он оставил на ул. Сикорского в мастерской для осмотра. Логично, если он должен был выехать на несколько дней. Вот только ничего подтверждало того, чтобы он планировал выехать на несколько дней. По словам работников автомастерской, багажа у него не было. Туроператор из Варшавы не знал ни про выезд на Балканы, ни про какой тренинг. Ни одна из ольштынских корпораций, предоставляющих услуги такси не получала заказа приезда в понедельник под его бюро на улице Яроты. Он не покупал билет на свою фамилию на автобус до Варшавы, возможно, сел прямо на остановке, только сотрудники перевозчика такого не подтвердили.