Ярость стрелка Шарпа

– Ричард Шарп.

Она кивнула, подтягивая к подбородку простыню. На кровати недавно спал кто-то еще – подушки сохранили оставленную головой вмятину. Головой, Шарп в этом не сомневался, Генри Уэлсли. Бригадир Мун видел, как посол входил в этот дом, и Шарп не мог винить посла за то, что тот не смог отказаться от своей любовницы, поскольку Катерина Бласкес была красавицей. Короткие золотистые, хотя и растрепанные локоны, широкие голубые глаза, маленький носик, роскошный рот и гладкая бледная кожа. В стране, где женщины темноглазы, темноволосы и смуглы, она сияла подобно бриллианту.

– Я тебя искал, – сказал Шарп. – И не я один.

Она слегка тряхнула головой, и жест этот, вкупе с испуганным выражением, убедил его, что девушке вовсе не хочется, чтобы ее нашли.

– Ты ведь меня понимаешь?

Легкий кивок. Она еще выше подтянула простыню, спрятав за ней половину лица. Неплохое место для укрытия, подумал Шарп. Здесь ей ничто не угрожало, и уж тем более лорд Памфри. Все удобства, какие только может создать для любовницы мужчина, Катерине Бласкес были обеспечены. И скрываться здесь она могла долго, по крайней мере до тех пор, пока слуги не проболтаются.

Взгляд ее прошелся по его потрепанной форме и замер, зацепившись за саблю. Глаза расширились.

– Я был занят прошлой ночью. Ходил за письмами. Помнишь их?

Снова кивок.

– Но теперь я их вернул. Отдал мистеру Уэлсли. А он их сжег.

Она опустила простыню примерно на дюйм и поблагодарила его намеком на улыбку. Сколько ж ей лет? Двадцать два? Двадцать три? Так или иначе, еще молода. Молода и красива. По крайней мере, недостатков Шарп еще не обнаружил.

– Есть ведь и другие письма, не так ли, дорогуша?

Она едва заметно повела бровью, когда он назвал ее «дорогушей», и качнула головой.

Шарп вздохнул:

– Да, дорогуша, я британский офицер, но не тупица. Знаешь, что значит «тупица»?

Кивок.

– А раз так, то позволь рассказать тебе кое-что. Генри Уэлсли написал тебе много писем, писать которые ему бы не следовало, а ты их все сохранила. Да-да, дорогуша, сохранила. Потом большую их часть забрал твой сутенер, верно? Он собирался их продать, а денежками поделиться с тобой, да только его убили. Знаешь, кто его убил?

Она покачала головой.

– Священник. Отец Монсени.

Она снова вскинула брови.

– Потом отец Монсени убил человека, которого послали, чтобы выкупить их, а прошлой ночью попытался убить и меня. Да только я из другого теста. Ну вот. Теперь у него нет писем и нет газеты, где он их публиковал. И он очень-очень зол. А еще ему кое-что известно. Священник знает, что ты уничтожила не все письма. Что несколько у тебя еще осталось. Ты сохранила их на тот случай, если понадобятся деньги. Когда твоего сутенера зарезали, ты испугалась, прибежала к Генри и наврала ему с три короба. Сказала, что письма украли, что у тебя их больше нет. Но они есть, и они у тебя, дорогуша.

Она качнула головой, но получилось неубедительно.

– Не забывай, дорогуша, – продолжал Шарп, – что священник очень зол. Ему нужны письма. Так или иначе, печатный станок он добудет, но сначала ему понадобятся письма, верно? Он придет за тобой, Катерина. Придет с ножом. И разрежет твой миленький животик сверху донизу.

Простыня поползла выше, скрыв уже не только рот, но и нос.

– Думаешь, он тебя не найдет? Я ведь нашел. И я знаю, что письма у тебя.

На сей раз она никак не отреагировала и только смотрела на капитана огромными, широко открытыми глазами. В них не было страха. И Шарп понял почему. Катерина Бласкес познала силу и власть своей красоты и догадалась – этот человек не сделает ей ничего плохого.

– Так что, дорогуша, тебе нужно лишь сказать, где остальные письма, и мы на этом закончим.

Она медленно опустила простыню и несколько секунд молча и серьезно смотрела на Шарпа, очевидно обдумывая ответ. Потом нахмурилась:

– Скажите, что у вас с головой?

– С пулей встретился.

– Какая глупость, капитан Шарп. – Улыбка мелькнула и пропала. Голос у нее был густой, томный, с американским акцентом. – Пампс рассказывал мне о вас. Говорил, что вы опасный человек.

– Так и есть. Опасный. Очень.

– А вот и неправда. – Она улыбнулась ему и повернулась к тикавшим на полке часикам. – Еще и восьми нет!

– А ты хорошо говоришь по-английски.

Она откинулась на подушку.

– У меня мама американка. Папа – испанец. Они познакомились во Флориде. Слышали о Флориде?

– Нет.

– Это на юге Соединенных Штатов. Раньше была британская, но вам пришлось отдать ее испанцам после войны за независимость. Ничего особенного, кроме индейцев, рабов, солдат да миссионеров. Папа был капитаном в гарнизоне Сент-Огастена. – Она нахмурилась. – Если Генри узнает, что вы здесь, он сильно разозлится.

– Генри придет нескоро. Он сейчас работает с лордом Памфри.

– Бедняжка Пампс, – вздохнула Катерина. – Он мне нравится. Мы с ним много разговариваем. Отвернитесь.

Шарп подчинился, тем не менее скосил глаза и увидел ее в зеркальной дверце шкафа.

– И отойдите от зеркала.

Шарп снова повиновался.