Но спастись не вышло, минут через десять пришла мама, села на мою кровать и стала гладить по волосам, не взирая на то, что я старательно изображала из себя спящую зубами к стенке. В груди снова отчаянно защемило, и я поняла, что еще чуть, скажи она хоть слово утешающее, и я позорно разревусь. Так что вскочила и опять сбежала. На этот раз прочь из нашей квартиры, вверх по лестнице и на чердак. Вот там-то уже и позволила себе пореветь, то и дело мысленно матеря себя и спрашивая: ну вот с хера ли?
— Слышь, Ерохина, ты хоть в курсе какая у меня в квартире слышимость с этого сраного чердака? — раздался раздраженный женский голос, и я дернулась и больно врезалась в балку над головой. — Мало мне топота этих долбо*бских голубей, которые спать днем не дают, так теперь еще и твои завывания слушать!
— Ночью спать не пробовала? — традиционно огрызнулась я на Светку Лаптеву, что высунулась по пояс из чердачного люка и уставилась на меня.
Мы с ней по жизни в вечных вялотекущих контрах. Она лет на пять старше меня и путанит еще чуть ли не со школы, чего нисколько не стесняется и бодро шлет на хер всех, кто пытается ее устыдить или упрекнуть. Всегда ходила одетая в фирму, с офигенским макияжем даже мусор выносить, в старой хате покойных родителей — горьких пьяниц — ремонт забабахала — всем соседям на зависть.
— Ночью я работаю, чтобы не быть как вы, нищеброды горемычные, — так же почти беззлобно привычно отбила Светка. — Ты че воешь-то?
— А тебя *бет?
— Нет, *бут меня, Ерохина, исключительно за хорошие бабки и никак иначе.
— И как оно? — вырвалось у меня само собой.
— С какой целью интересуешься? В конкурентки метишь?
— А если и так! — зыркнула я на нее зло.
— А если так, то ты — дура *банутая, — припечатала Лаптева.
— Это почему же? Ты вот живешь — не тужишь. Нас вон всех нищебродами зовешь.
— Лизка, лучше нищебродкой оставайся до гробовой доски, чем как я. Начнешь — обратной дороги нет, — неожиданно серьезно и зло ответила Лаптева.
— И кто мне это говорит, — фыркнула я, сквозь всхлипы.
— Тот, кто знает реально, о чем речь. — Светка поднялась на чердак полностью и присела возле меня на корточки, брезгливо отмахнувшись от паутины. — Лизка, под мужиков за бабло ложиться — это не херня какая-то, от которой только болячки и возможность нарваться на извращугу или там субботник бандитский опасность. Это такое паскудство, что тебе под кожу въедается, и ничем потом его оттуда не вытравишь. И мужики это потом чуют, как если бы от тебя разит вечно продажностью. Захочешь тормознуть, завязать — а хрен тебе. Куда бы ни поехала, везде найдутся такие вот нюхачи, что в тебе шлюху готовую давать за деньги, почуют.
— Да уже один учуял походу, — утеревшись, зло усмехнулась я и неожиданно для себя призналась извечной врагине. — Еще и не начинала, полезла на мужика сама, как ума лишилась, а он мне сначала предложил личной телогрейкой под строгим присмотром во избежании бл*дства на стороне стать, а когда отказалась — утром деньги на столе оставил и свалил без единого слова.
— Ты деньги-то, надеюсь, взяла?
—- Еще чего!
— Ну *банутая, че, — посмотрела на меня, как на слабоумную, Светка и поднялась. — Слушай, Ерохина, раз ты мне все равно сон обломала, то пошли винца что ли хряпнем, и расскажешь мне все подробно. Че-то мне кажется ты что-то привираешь.
— Не договариваю, — поколебавшись, согласилась я. Не домой же возвращаться с зареванной мордой и давать родным еще больше поводов переживать. — И я только чай.
Глава 19
Гонять в башке все и дальше, усугубляя и так устроенный там Ерохиной бардак, я смысла не видел. Убрал жратву со стола, и пошел в спальню. Присел на край кровати вполне готовый к тому, что Лизка еще попытается устроить сцену “янетакая” и в одной постели спать не захочет. Но она даже не шелохнулась, знай себе сопела ровно, свернувшись на боку. Бедолага моя, все же вряд ли у нее в жизни такие вот насыщенные дни приключались, если и для меня даже сегодня было приключений выше крыши. Еще бы ей не отключиться начисто, после полбутылки шампусика в одно лицо, ведь видел, что и с первых глотков повело. Тоже мне, алконыряльщица лихая. Аккуратно подцепил одну из прядей ее темных волос, потянул носом, вдохнув запах… и все.
Разбудил меня пронзительный звук звонка моего сотового, заверещавшего на тумбочке. Схватив его, сразу зыркнул на Лизку, но она по-прежнему дрыхла, никак не среагировав.
— Да! — рыкнул хрипло, не глянув даже, кому приспичило трезвонить в такую рань, и, подорвавшись с кровати, вывалился из спальни в коридор.
— Макар Алексеевич, это Валентина Макеева! — прозвучал в трубке смутно знакомый голос.
— Кто? — недоумевая спросил, топая на кухню.
— Уборщица я в здании, где ваш офис. — пояснила звонившая, и стало еще непонятнее. Откуда у уборщицы мой личный номер, и с хера ли ей мне звонить в… глянул в окно кухни. Походу, утро совсем не ранее уже, но сегодня-то воскресенье так-то.
— Что-то случилось, Валентина?