Ящик Пандоры

Очнулся Гончаренко ото сна за пять минут до звонка будильника, полежал еще с минуту, успокаивая душу и сердце. Потом стал медленно одеваться, но не в осточертевший тюремно-больничньй наряд а в свою собственную милицейскую форму, принесенную с воли Грязновым, погладил майорские звезды на погонах, знал, что даже если будет жив — не носить ему их больше никогда.

Ночью они разработали план «побега», который сегодня ему предстоит выполнить. Собственно, никакого побега не будет. Зачем? Кругом свои, эмведешники. Он дал клятву работать на МУР в этой истории с «Вече», значит, милиционеры ему не опасны. За исключением одного. Главное — как можно хитрее отмотаться от Красниковского, ставшего ему смертельным врагом. Если они встретятся на столбовой дорожке, что называется, лоб в лоб, не миновать беды — Красниковского не проведешь. Только для этого и была разработана Грязновым версия «побег», а если проще: дача взятки постовому милиционеру, тот был нацелен на признание, в случае, если дело вылезет наружу.

Гончаренко прикрепил к поясу кобуру с пистолетом. Вот и фуражка на голове, пора взглянуть на часы. Без четверти девять. Всё предусмотрел, всё вложил в мешок Грязнов, золотой оперативник: носки, ботинки, удостоверение личности, пластиковая карточка-пропуск, деньга на мелкие расходы, даже носовой платок не забыл и сигареты с зажигалкой.

В девять Гончаренко вышел из палаты: дверь не заперта, в коридоре охраны нет и путь в выходу свободен. Неподалеку от ворот института его ждала таксистская «волга» с подсадным шофером.

— Николай? Из третьего таксопарка? — как было условлено, спросил Гончаренко.

— Так точно, Рома,— был ответ.

— На улицу Качалова,— сказал Гончаренко.

— Доставим с дорогой душой, товарищ майор. Вячеслав Иванович просил сделать вас корректировку в плане, вот записка.

Николай дал прочесть майору несколько строчек, Гончаренко побледнел, а шофер взял из его дрожащей руки листок, чиркнул спичкой, размял в руке пепел и вытряхнул в окно.

Машина покатила в сторону Сокольнического парка. Гончаренко глянул в зеркало заднего обзора. Позади, метрах в пятидесяти, шла еще одна «волга» — такси. В ней сидел Грязнов со своей группой. Операция «Вече» началась.

46

— ...Я ничего не знаю! Клянусь, я ничего не знаю! Меня попросил Амелин, он меня заставил, угрожал!

— Что собой представляла эта угроза в денежном выражении, Гарольд Олегович?

Чуркин вздернул голову и испуганно посмотрел на Моисеева. По лицу его текли слезы, он беспрестанно сморкался и плевал в грязный платок — вдохнул слишком большую дозу нашатырного спирта.

— В денежном?! Семен Семенович, я же не взяточник! — взвизгнул он и осекся: ведь за ним следили, значит, «им» известно про «Славянский базар»... и вообще про все. И не было смысла выкручиваться, надо признаться во всем, только признание не даст ему погибнуть окончательно.— Он обещал мне пост прокурора Москвы.

— А себе?

— Что «себе»?

— Какой пост он готовил себе?

— Генерального прокурора РСФСР.

— Вы подслушали разговор в столовой — между Бабаянцем и Турецким...

— Он заставлял меня подслушивать все разговоры,— перебил Моисеева Чуркин,— я ему докладывал. Он сказал, что нам нужны единомышленники, мы должны знать, кто чем дышит в московской прокуратуре.

— Кому это — «нам»?

— Он говорил, что за ним стоит большая сила, нашему государству не нужны эти так называемые демократы, скоро придет новый порядок...

Теперь наступила очередь Моисеева перебить допрашиваемого:

— «Новый порядок»? Может быть, он говорил вам и об «окончательном решении»? Что вы на меня так смотрите, Гарольд Олегович? Вам известно имя творца упомянутых порядка и решения? Нет? Гитлер. Адольф.

— Амелин говорил, что евреев надо уничтожать,— пролепетал Чуркин,— но я... я против таких... экстремальных мер.

— Не надо, Чуркин, меня не интересуют ваши личные взгляды на еврейский вопрос... Так кого же вы записали в единомышленники по установлению «нового порядка»?

— Я только знаю, кто против, Семен Семеныч.

— Турецкий, Бабаянц?

— Да... Вы тоже.

— Зимарин?

— Зимарина он ненавидит. И боится. Но...

— Что «но»?

— Там какие-то сложные отношения. Я не знаю.

— Еще кто против?

Чуркин снова вытер глаза и нос, назвал несколько фамилий.

— Их вы тоже собирались уничтожить, как Бабаянца и Турецкого? Что? Я не слышу вас.

— Да...

— Кто убил Бабаянца?

— Я не знаю точно, Семен Сем... Я там не был.

— Где «там»?

Чуркин молчал.

— Значит, вас не было в усадьбе княгини Подворской, когда убивали Гену, так? И вас не было на Веерной улице в Матвеевском, когда Красниковский убивал майора КГБ Биляша?

— Вы и это знаете... про Красниковского. Я клянусь, я не знал, только догадывался, я никого не убивал, клянусь. Я не могу убить даже мышь.

— Это трогает до слез. Какую роль играет Красниковский?

— Он командует Амелиным.

— Кем он еще командует?

— Я не знаю... не знаю имен.

— Кто передал вам пленку с записью беседы с Турецким?

— Амелин.

— Каким же образом вы хотели устанавливать «новый порядок»?

— Я не знаю. Я к этому не имею отношения. Я только помогал Амелину. Он мне ничего не говорил про Красниковского. Я сделал свое умозаключение.