Ящик Пандоры

— В четыре пятнадцать, Виктор Степанович, у вас назначена встреча с американцами, а наш постоянный переводчик Большаков неожиданно заболел. Только что звонила его жена.

Шахов поднял голову, поморщился от яркого света, встал из-за стола, широкими шагами прошел к окну и задернул штору. Держался он по-спортивному прямо, лицо его, загорелое, немного обветренное, можно было назвать привлекательным, если бы не глубокий шрам на левой щеке.

— Кто у нас замещает Большакова?

— Мальчик этот, фамилия его, кажется, Колодный. Ну да, Виктор Колодный.

— Позовите.

Секретарша взглянула на шефа:

— Сейчас Виктор Степанович.

Она вышла и вскоре вернулась с молоденьким смущающимся пареньком.

— У нас что — одни мужики в штате? Нет что ли представительниц прекрасного пола?

Переводчик Колодный еле слышно проговорил:

— В нашей группе пять человек, переводчики с английского — товарищ Большаков и я. Женщин нет, не принимают.

Шахов снова поморщился:

— Почему это женщин наши кадровики не принимают, а? Боятся, что ли, прибавления штата? А мне хочется, чтобы меня красивая девушка переводила, а не этот гнусавый Большаков. Да вы садитесь, пожалуйста, тезка.

— Вообще-то девушек-переводчиц даже больше, чем мужчин,— начал было Виктор, но тут же замолчал и сел на краешек стула.

— Продолжайте,— сказал Шахов,— не стесняйтесь.

Виктор Колодный утвердился на стуле:

— Вообще-то я знаю переводчиц из «Прогресса». Там работают квалифицированные редакторы.

— Назовите фамилию,— улыбнулся Шахов.

— Фамилию?.. Ну, хотя бы Вероника Славина. Она училась со мной в одной группе. Преподаватели считали, что у нее чистый кембриджский акцент. Говорит по-английски лучше американцев. У них примеси, особенно у техасцев. Болтают так, что и не поймешь.

— Это хорошо, что советская девушка говорит по-английски лучше американцев,— засмеялся Шахов,— она-то мне и нужна. Повторите фамилию.

— Славина.

— Вот и отлично.

Шахов повернулся к секретарше:

— Маргарита Петровна, пошлите за Славиной. Сделайте так, чтобы к двум она уже была здесь.

* * *

На Новокузнецкую Турецкий приехал рано, на его этаже и в приемной еще не было посетителей. Он зашел в канцелярию, забрал почту.

— Как у нас сегодня дела, Клава?

— Это у вас дела, товарищ следователь, а у меня делишки.

— Правильно, Клавочка. Вы у нас, как всегда, на уровне поставленных задач.

С людьми типа Клавочки Турецкий всегда разговаривал дурацкими клише, он почему-то не находил для них нормальных человеческих слов. Как ни странно, Клава и другие подобные типажи воспринимали эти штампы вполне позитивно.

— Бабаянца еще нет, Клава?

— То есть как это «нет»? Он же в отпуске!

— В отпуске?! Но он по графику должен идти в отпуск в октябре!

График, конечно, был ни при чем. Существовал для порядка разве. Следователи охотно брали отпуск летом, особенно в июле-августе, подгоняя дела и договариваясь с начальством. Турецкого взбесило, что Бабаянц ни слова не сказал ему об отпуске да еще обещал приехать и поговорить о деле Бардиной.

— Александр Борисович, он вчера позвонил и сказал, что ему срочно надо было взять отпуск. Кажется, он поехал к отцу в Ереван.

Турецкий выматерил про себя и Бабаянца, и Клавку заодно с ним и пошел в свой кабинет. Быстро раскидал почту по ящикам и стал набирать номер Меркулова — ему надо было срочно кому-то высказаться.

— А-а, вот как хорошо, что ты позвонил, Саша,— прозвучал знакомый баритон.— Мне бы хотелось с тобой увидеться.

— У меня тоже есть о чем поговорить, Костя. Понимаешь, по делу Бардина... Не столько по делу Бардина... То есть...

Невозможно было в двух словах рассказать о беспокойстве за Нику, о Биле, у которого стерты уши, и совершенно несвоевременном отпуске легкомысленного Бабаянца.

Турецкий остановился, но Меркулов молчал. В трубке слышался легкий шелест, как будто ветерок играл предосенней листвой.

— Да. Бардин,— наконец сказал Меркулов, и Турецкий сообразил, что никакого ветерка не было, просто Меркулов листал свои записи.— Мы можем пообедать вместе, если ты не возражаешь. Ты на машине?.. У меня есть идея,

* * *

— Что ж ты даже юбчонку какую не захватила? Кофту-то мы сейчас изобразим, а вот что ты со своими джинсами будешь делать?

Анна Чуднова металась по квартире, вытаскивала из шкафа и кладовки всякие шмотки, а Ника беспомощно разводила руками — во все Аннины вещи могло поместиться по крайней мере две, а то и три Ники.

Все началось с блинчиков. Вопрос заключался в следующем: на каком молоке их надо делать — свежем или кислом. Ника позвонила эксперту по всякого рода выпечке, своей свекрови Елизавете Ивановне. Елизавету она обнаружила в полувменяемом состоянии: Веронику Славину все утро разыскивал министр экономики страны товарищ Шахов на предмет участия в приеме американской делегации. Ника растерялась. До назначенного времени осталось меньше часа, а у нее, кроме джинсов и майки с надписью «I love NY» (подарок туриста), ничего не было. Надпись еще бы сошла, но сама майка была безумного желтого цвета.

— Эврика! — заорала вдруг Анна и бросилась из квартиры.

Через десять минут она вернулась с потрясающим кожаным костюмом.