Явление Ктулху

—▫Да нет, я так понимаю, что, какую именно психическую энергию излучают люди — положительную или отрицательную,— ему без разницы. Просто обрадовать человека неизмеримо труднее, чем огорчить. И люди, в массе своей, озабочены тем, как друг другу напакостить, обойти и обнести ближнего и дальнего, а вовсе не обрадовать и осчастливить.

Я не мог скрыть недоверчивую ухмылку, при виде которой Вальдемар нахмурился и с угрозой в голосе сказал:

—▫Ты только за психа меня не держи. Я нормальнее многих, но, в отличие от них, не слеп. Пойдем-ка, глянем на другие мои картины. Следующий цикл работ я назвал «Зло грядёт». Вот только почувствовать, что оно грядёт, может далеко не каждый.

Вальдемар был прав. Я тоже чувствовал, что зло грядёт. Точнее, знал, ведь я как-никак стал эмпатиметром. И не особенно удивился тому, что приближение его ощущает, а может, и видит Вальдемар. Художники, алкоголики и наркоманы в состоянии экзальтации видят порой то, чего не в силах разглядеть нормальные люди. Мне доводилось читать статьи о некоем фильтре, существующем в голове каждого здравомыслящего человека, который автоматически отсеивает всё не укладывающееся в привычные представления.

Что же касается названия нового цикла работ Вальдемара, то и оно показалось мне знакомым. Да-да, так назывался один из романов Рея Брэдбери, хотя Вальдемар об этом, возможно, и не знал. А может, и знал. Очень может статься, что и Лавкрафта он читал, и выдаёт себя за провидца и визионера для создания имиджа, способствующего привлечению покупателей…

Вальдемар распахнул дверь в следующую комнату и сделал приглашающий жест, пропуская меня вперёд.

Похоже, обитатель этой берлоги баловался не только водкой, но и наркотой. Здоровый человек не способен создавать такие жуткие картины. Я словно с головой погрузился в мир метаморфоз, где чудовищные змеи и гигантские ящерицы превращались в людей, люди трансформировались в ужасающего вида насекомых, под треснувшим хитиновым панцирем которых зарождалось нечто уже вовсе невообразимое. Нечто невозможное в мире живой жизни и возникавшее, подобно злокачественной опухоли, лишь в деформированном воображении параноика.

На громоздящихся друг на друге полотнах без рам орды умопомрачительных тварей извивались, переливаясь металлическим блеском чешуи, сверкали горящими глазами и игластыми панцирями, жрали друг друга, спаривались, умирали и рожали еще худших уродов. Люди, превращающиеся в змей и мутирующие в осьминогов, крабов и мокриц; грифоны, химеры, мантикоры, кентавры, сфинксы, козлоногие и вовсе уже ни с чем не сообразные уродливые создания заполняли яростные, неистовые холсты, порожденные воспалённым, изувеченным какими-то адскими снадобьями сознанием. И несмотря на всю свою кошмарность, картины Вальдемара завораживали, заставляли смотреть на них не отрываясь, улавливая всё новые и новые поразительные детали, словно они были не написаны раз и навсегда, а являлись окнами в иные миры, живущие по каким-то противоестественным, парадоксальным законам…

Смрадные болота, пустыни с алым песком, из которого вырастали чёрные башни; земли, поросшие белесыми тошнотворно пахнущими грибами, порождавшими бабочек со змеиными телами; скопления кривостенных строений, среди которых дрались, совокуплялись, убивали или пожирали друг друга живьем сгорбленные фигуры на полусогнутых лапах-ногах — злобные пародии на людей,— крысолаки с длинными лицемордами, когтистыми лапами и полными острых зубов пастями…

Но ужаснее всего было даже не ощущение достоверности окон-картин, а чувство, что из глубины их за мной наблюдают сотни едва различимых глаз: алых, ядовито-зелёных, пронзительно-жёлтых, кроваво-оранжевых… Обитатели картин заметили мой приход, учуяли запах, уловили излучения мозга и застыли, замерли, затаились, готовые рвануться из своих реальностей, чтобы схватить, пожрать или, ещё того хуже, затащить в свой мир сумасшедшей, шизофренически перетекающей из формы в форму материи, круговерть которой не знала начала и конца…

С некоторых пор меня и без того стало преследовать ощущение устремлённого в спину недоброго, изучающего и выжидающего чего-то взгляда. Ни дать ни взять Всевидящее Око Владыки Мордора бдительно следило за тем, как я чищу зубы, хожу по малой и большой нужде. Смех смехом, однако мурашки порой начинали бегать по спине, и подмывало то ли перекреститься, то ли прочитать «Отче наш». Причем любопытно, что стоило мне отъехать от Питера на полсотни километров, и чувство это исчезало. Довелось мне давеча побывать по фотографическим делам в Тихвине — так будто чистым воздухом надышался, сбросил с плеч непосильную ношу, скинул годков десять, хотя мне всего-то тридцатник и жаловаться на груз лет вроде бы не к лицу…

—▫Откуда же явится к нам зло, которое ты столь старательно живописал?▫— спросил я Вальдемара, стряхивая овладевшее мною оцепенение.— Из неведомых бездн космоса или из океанских глубин?

—▫Оно просочится сквозь прорехи в ткани мироздания, притянутое злом, царящим в наших душах,— сказал он многозначительно и непонятно, в лучших традициях прорицателей.