Язон четырех морей

— Если у тебя будет девочка, — продолжал Наполеон, — мы дадим ей корсиканское имя, красивое! Летиция, как моя мать, или Ванина… я люблю эти имена. Теперь поспеши одеться… Кончится тем, что продолжительность этого свидания вызовет подозрения.

А теперь он беспокоится о том, что могут сказать? Ах, действительно, он так изменился. Он полностью вошел в роль солидного женатого человека! Марианна была раздражена.

Он оставил ее одну, может быть, щадя ее стыдливость, но скорее всего торопясь вернуться в кабинет, сказав, чтобы она спустилась к нему, когда будет готова. Впрочем, Марианну охватила такая же торопливость: теперь она спешила покинуть этот дворец, где ее великая любовь — она это чувствовала — готова была получить опасную трещину. Она с трудом могла простить ему такую торопливую любовную интермедию, от которой за лье несло мещанином!

Когда она вошла в кабинет, Наполеон ждал ее с шарфом в руке. Он галантно укрыл ее плечи и неожиданно ласково, словно ребенок, который просит прощения за содеянную глупость, спросил:

— Ты по-прежнему любишь меня?

Вместо ответа она лишь пожала плечами и чуть грустно улыбнулась.

— Тогда попроси меня что-нибудь! Я хочу сделать тебе приятное.

Она готова была отказаться, но внезапно вспомнила о том, что накануне ей рассказывала Фортюнэ и что так беспокоило ее подругу Сейчас или никогда есть возможность оказать ей услугу и немного досадить императору. Глядя ему прямо в лицо, она одарила его сияющей улыбкой.

— Во всяком случае, есть некто, кому вы через меня смогли бы доставить радость.

— Кто же это?

— Госпожа Гамелен. Оказывается, когда у нее арестовали банкира Уврара, одновременно был арестован и генерал Фурнье-Сарловез, который находился там совершенно случайно.

Если Марианна собиралась досадить Наполеону, это ей полностью удалось. Мгновенно приветливая улыбка скрылась под маской Цезаря. Он повернулся к своему бюро и, не глядя на нее, сухо заявил:

— Генералу Фурнье нечего было делать в Париже без разрешения Его резиденция — Сарла! Пусть он там и сидит.

— Как будто ваше величество, — продолжала Марианна, — не знает, какие нежные узы соединяют его с Фортюнэ. Они обожают друг друга и…

— Вздор! Фурнье обожает всех женщин, а госпожа Гамелен без ума от всех мужчин. Они прекрасно могут обойтись друг без друга. Если он был у нее, то, безусловно, по другой причине.

— Конечно, — не смущаясь согласилась Марианна. — Он страстно желает вновь получить свое место в рядах Великой Армии, и ваше величество это прекрасно знает!

— Особенно я знаю, кто он такой: смутьян, буян, сорвиголова, который ненавидит меня и не может простить мне мою корону!

— Но который восхищается вашей славой! — нежно проворковала Марианна, сама удивляясь тому, что находит аргументы, чтобы защитить человека, вызывающего у нее неприязнь. — И Фортюнэ будет так счастлива!

Наполеон с внезапным подозрением взглянул на нее.

— Этот человек… а откуда, собственно, вы знаете его?

Дьявольское искушение охватило Марианну. Как бы прореагировал он, если бы она сказала ему, что Фурнье пытался в ночь его августейшей свадьбы изнасиловать ее? Безусловно, пришел бы в ярость! И эта ярость была бы для нее отличной местью за все, но Фурнье могла стоить жизни или вечной немилости, а он не заслужил этого, хотя и был несносным и наглым!

— Знать его — это слишком сильно сказано! Просто я видела его однажды вечером у госпожи Гамелен Он приехал из своего Перигора и умолял ее походатайствовать за него. А я не стала задерживаться. Мне показалось, что генерал и моя подруга очень хотят остаться в одиночестве!

Взрыв императорского смеха свидетельствовал о ее удаче. Наполеон подошел к ней, взял руку, поцеловал и, не отпуская ее, повел к двери.

— Хорошо! Ты выиграла! Скажи этой распутнице Фортюнэ, что она скоро снова увидит своего деревенского петушка! Я выпущу его из тюрьмы, и к осени он вернется на свой пост. Теперь убегай поскорей. Мне надо работать.

Они попрощались у порога: он — легким поклоном, она — традиционным реверансом, таким торжественным, таким чопорным, словно они за этой закрытой дверью вели только салонную беседу. На галерее Аполлона Марианна встретила Дюрока, который ждал ее, чтобы проводить к карете, и предложил ей руку.

— Ну как? Довольны?

— Очень, — едва проговорила Марианна. — Император был… очень мил!

— Это настоящий успех, — согласился главный маршал. — Теперь вы полностью вошли в милость! И вы еще не знаете, до какой степени! Но я могу сказать вам это, ибо вы, безусловно, вскоре получите уведомление о вашем назначении.

— О моем назначении? Какого рода назначении?

— Придворной дамой, вот так! Император решил, что, как итальянская княгиня, вы присоединитесь к другим иностранным фрейлинам, которые в этом ранге причислены отныне к особе императрицы: герцогиня де Дальбер, госпожа де Перигор, княгиня Альдобрандини, княгиня Шижи, графиня Бнакорси… Это вам принадлежит по праву.

— Не я не хочу! — вскричала взволнованная Марианна. — Как он посмел это сделать? Причислить меня к его жене, обязать меня служить ей, поддерживать ей компанию?

Он сошел с ума!