Язон четырех морей

— Надо идти, Марианна, — серьезно сказал Язон, тогда как она инстинктивно прижалась к нему. — И надо быть благоразумной! Ты подарила мне… самое большое в мире счастье! Я ни на мгновение не перестану думать о тебе. Но нам надо попрощаться.

— Прощаться? Никогда! До свидания, в крайнем случае! Я вернусь и…

— Нет! Это опасно, и я запрещаю тебе даже думать об этом. Ты забываешь, что ты сама ссыльная! Мне необходимо по меньшей мере быть спокойным за тебя, — Ты не хочешь снова увидеть меня? — пожаловалась она, готовая заплакать.

Он нежно поцеловал ей кончик носа, затем глаза, губы…

— Дурочка! Да я бы все отдал, чтобы снова увидеть тебя… и ты осталась со мной! Но я должен проявить мудрость за двоих, хотя бы теперь, потому что дело идет о твоей жизни!

— Не больше четырех минут! — раздался от двери голос консьержа. — Надо спешить!..

Тогда, собрав все свое мужество, Марианна после последнего поцелуя оторвалась наконец от Язона. Она бросилась к двери, когда Видок удержал ее за руку и прошептал:

— Вы знакомы с персидскими поэтами, сударыня?

— Н-нет! Но…

— Один из них написал примерно так: «Полный тоски, никогда не теряй надежду, ибо самый вкусный мозг в самых твердых костях…» Теперь бегите.

Она нерешительно взглянула на него, затем, послав воздушный поцелуй, поспешила к Дюкателю, как медведь в клетке топтавшемуся у двери.

— Скорей! — шепнул он, торопливо задвигая засов. — У нас не больше трех минут. Давайте руку! Бегом!

Оба устремились к лестнице, тогда как из глубины коридоров уже доносились размеренные шаги совершавших обход жандармов. В то же время тюрьма словно пробудилась от стука тяжелых подкованных сапог. Отовсюду доносились ругательства, проклятия, ужасные крики, создававшие впечатление, что за каждой из этих грязных дверей скрывался подлинный ад. Неприятный запах, ощущавшийся уже в камере Язона, здесь стал невыносимым, и Марианна, оказавшись во дворе, с наслаждением вдохнула ночной воздух. Теперь они шли спокойно, и консьерж заметил:

— Я думаю, что стаканчик чего-нибудь не помешает ни вам, ни мне, м'дам! Вы были просто белая, когда выходили, да и я перетрусил порядком!

— Простите, пожалуйста! Скажите, этот… Видок действительно беглый каторжник?

— Конечно! Надсмотрщики могут стараться изо всех сил, но никогда его не устерегут. Каждый раз он уходит у них между пальцами. Только он неисправим и опять попадается на каком — нибудь пустяке, который приводит его сюда.

Но не бойтесь! Он не бандит, он никогда никого не убивал!

Потом его опять посылают на каторгу. Он знает их все:

Тулон, Рошфор, Брест. О, я думаю, это ему просто нравится. И сейчас все будет, как всегда: его отправят туда… и он, выбрав момент, сбежит! И так и будет повторяться: тюрьма, суд, цепи и каторга, пока какому-нибудь нервному надзирателю не надоест и он не прикончит его!.. Было бы жаль, впрочем! Он неплохой парень!

Но Марианна больше не слушала его. Она перебирала в памяти каждое слово странного заключенного. Он говорил о надежде… и это было единственное, что ей следовало услышать, хотя Язон о ней не вспомнил. Более того, он с ужасающим спокойствием смирился с любым наказанием, раз оно пойдет на пользу его родине.

«Он не умрет! — подумала она. — Я не хочу, чтобы его убили, и он не умрет! Если суд приговорит его к смерти, я пробьюсь к императору, и он подарит мне его жизнь».