Языческий лорд

– Утред Червяк! – орал Кнут. – Отважишься сразиться? Или растерял свою храбрость? Выходи и умри, кусок дерьма, слизняк, кучка вонючего навоза! Иди к Ледяной Злости! Она ждет тебя! Если погибнешь, я отпущу твоих людей! Слышишь меня?

Я выступил из «стены щитов» и посмотрел на врага:

– Ты сохранишь жизнь моим людям?

– Даже твоя шлюха останется жить. Все смогут уйти! Не умрут!

– А какова цена обещаний того, кто при родах вывалился у матери из задницы? – крикнул я в ответ.

– Мой сын жив?

– Невредим.

– Твои люди заберут его как заложника. Я дарю им жизнь.

– Не делай этого, господин, – с жаром проговорил Финан. – Он слишком быстр. Позволь мне сразиться с ним!

Три норны хохотали. Они сидели у подножия дерева, две из них натягивали нить, а третья держала ножницы.

– Отец, дай я пойду, – попросил Утред.

Но wyrd bið ful āræd. Я всегда знал, что этим кончится: Вздох Змея против Ледяной Злости. Поэтому я перебрался через тела своих врагов и пошел, чтобы сразиться с Кнутом.

Глава тринадцатая

Урд, Верданди и Скульд – так зовут норн, трех женщин, что плетут нити жизни у подножия Иггдрасиля, могучего ясеня, который поддерживает наш мир. В своем воображении я представляю их в пещере: не такой, где Эрсе оседлала меня, но куда более просторной и почти бесконечной, в пугающей пустоте, через которую вздымается гигантский ствол мирового дерева. И там, где корни Иггдрасиля переплетаются, образуя краеугольный камень творения, три женщины ткут полотно нашей жизни.

И в тот день они выдернули из основы две нити. Я всегда думал, что моя нить должна быть желтой, как солнце. Не знаю почему, но мне так казалось. А вот нити Кнута полагалось быть белой, как его волосы, как слоновой кости рукоять Ледяной Злости, как плащ, упавший с его плеч, когда он шагнул навстречу мне.

Урд, Верданди и Скульд предстояло решить нашу судьбу. Они вовсе не добрые женщины – на самом деле это злобные и жуткие ведьмы, а ножницы Скульд остры. Когда их лезвия перерезают нить, у людей текут слезы, которые питают источник Урд близ мирового древа, и этот источник дает влагу, поддерживая жизнь в Иггдрасиле. Если Иггдрасиль засохнет, мир погибнет, поэтому источник нужно пополнять, а для этого должны литься слезы. Мы плачем, чтобы мир жил.

Желтая нить и белая нить. И занесенные ножницы.

Кнут приближался медленно. Нам предстояло сойтись у восточного края брода, где река мелкая, едва по щиколотку. Ледяную Злость он держал низко опущенной в правой руке, но по рассказам я знал, что ярл одинаково ловко владеет обеими руками. Кнут был быстрее всех известных мне воинов и защищен Ледяной Злостью.

Я нес Вздох Змея. В сравнении с Ледяной Злостью он выглядел громоздким: в два раза тяжелее, длиннее на ладонь. Со стороны могло показаться, что мой клинок способен переломить меч Кнута, но, если верить слухам, лезвие последнего калилось в ледяных пещерах богов, где пламя холоднее льда, и что этот меч нельзя сломать, и он стремительнее языка змеи.

Десять шагов разделяли нас. Кнут остановился и ждал. На его губах играла легкая усмешка.

Я сделал еще шаг. Река журчала вокруг моих сапог. Надо подобраться ближе, чтобы у него не осталось простора для хищного клинка. Кнут ожидает этого. Быть может, не стоит лезть вперед, пусть подходит сам?

– Господин! – раздался возглас у меня за спиной.

Кнут поднял Ледяную Злость, но пока держал ее расслабленно. Клинок отливал серебром, по которому при движении пробегала рябь. Ярл смотрел мне в глаза. Человек, с такой смертоносной ловкостью владеющий мечом, всегда смотрит противнику в глаза.

– Господин! – Это звал Финан.

– Отец! – возбужденно кричал Утред.

Кнут посмотрел поверх моего плеча и переменился в лице. До этого он словно забавлялся, а теперь вдруг встревожился. Я сделал шаг назад и обернулся.

И увидел всадников, скачущих с запада, – сотни всадников взбирались на склон, где еще горели хижины, посылая свой темный сигнал в небо. Сколько точнее? Трудно судить: сотни две, быть может, три. Я перевел взгляд на Кнута, и по лицу ярла понял, что пришельцы не из его людей. Он отрядил воинов перебираться через ров к северу от нас, но вновь прибывшие всадники не дадут им ударить нам во фланг. Если это саксы.

Я снова обернулся и заметил, что конные спешиваются, и мальчишки уводят их лошадей вниз по склону, а на невысоком холме с горящими хибарами строится «стена щитов».

– Кто это такие? – обратился я к Финану.

– Бог весть! – отозвался ирландец.

И распятый Бог точно ведал, потому как на ветру заполоскалось вдруг знамя: огромное полотнище с христианским крестом.

Мы теперь были не одни.

Я отступил еще на шаг и едва не споткнулся об убитого.

– Трус! – крикнул мне Кнут.

– Ты рассказывал, что будет, если я умру, – ответил я. – Но что случится, если умрешь ты?

– Если умру я? – Вопрос явно озадачил его, словно ярл не допускал подобной возможности.

– Твои воины сдадутся? – уточнил я.

– Они тебя убьют, – буркнул он.

Я мотнул головой, указывая на гребень, где под знаменем креста стояли незнакомцы:

– Теперь это окажется чуть сложнее.