Язык и философия культуры

Такого рода характеристика человека едва ли когда-либо возвысится до того, чтобы стать наукой в собственном смысле слова, хотя она призвана скорее развивать философски и для целей высшего формирования личности то, что человек вообще способен совершать, а не представлять в исторической последовательности то, что он уже реально совершил, — тем не менее она вполне заслуживала бы того, чтобы как особенную, философски упорядоченную опытную теорию ее отграничили от Есей массы прочих философских знаний. Сейчас не время рассуждать о том, в какой мере она вправе притязать на такое особое место, в какой мере она нуждается в особом наименовании, насколько существенно будет отличаться она от психологии и антропологии в своей общей части. Я считал, что нужно хотя бы упомянуть о ней сейчас, чтобы более определенно наметить ту дальнюю цель, какую я не упускал из виду, работая над настоящим сочинением, и какая важна для того, чтобы судить о нем.

Необходимость же сообразовываться с этой дальней целью принудила меня выбрать такой ход рассуждения, который для многих, как я опасаюсь, покажется чрезмерно длинным и утомительным. Возможно, мой способ рассуждения окажется слишком общим для предмета нашего исследования, с его индивидуальным обликом и при его наглядности слишком философским. И если я могу льстить себе мыслью, что удовлетворил в какой-то степени эстетика, то не смею надеяться на то, что полезен поэту в его деятельности. Философская высота, на которую мне пришлось подняться в соответствии с избранной точкой зрения, для практики художника-творца и неудобна и бесплодна — ему потребны более частные, эмпирические правила. Если последние для философа всегда слишком узки и индивидуальны, то для поэта всегда пусто то, что философу годится как содержание и всеобщий закон. Так что оба — философ и поэт — всегда в необходимой и неизбежной распре между собой.

Однако философия искусства и не рассчитана прежде всего на художника, по крайней мере не рассчитана на сам момент творчества. Преимущество философии и ее беда в том, что непосредственная конечная цель ее — это всегда человек, а не те или иные его поступки. И без нее художник — это художник, и без нее добродетельный человек добродетелен, а государственный муж — это государственный муж; но человеку она нужна, чтобы наслаждаться и пользоваться всем тем, что получает он от них, чтобы знать себя самого и природу, чтобы плодотворно применять знания; и даже названные лица не могут обходиться без нее, если только хотят быть понятны самим себе, если разумом своим хотят догнать свой гений в его полете или же сравняться по правильности и глубине со своим практическим смыслом. Точно так же и эстетика предназначена непосредственно лишь для тех, кто желает воспитать свой вкус посредством произведений искусства, а свой характер — посредством свободного и очищенного вкуса; художник может воспользоваться эстетикой лишь для того, чтобы настроить свою душу, чтобы, предоставив своему гению время для полета, после этого вновь сориентироваться в пространстве и определить свое местоположение и цель. Что же касается пути, ведущего к цели, то тут помогает ему уже не эстетика, а только собственный опыт или опыт других.

Конечно, и опыт в состоянии дать лишь фрагменты, отрывочные правила, которым будет недоставать полноты и общезначимости. Тем не менее было бы важно собрать и упорядочить их; всякий кому талант позволяет успешно следовать поприщем искусства, должен бы тщательно записывать все, что подтвердилось на опыте. Он тем самым оказал бы существенную услугу не только искусству, но и философии. Эстетик пользуется такими поэтическими признаниями (как психолог — моральными), радуясь тому, что может в непосредственном созерцании узнавать художника, его натуру, которую лишь с усилием ощущает в его произведениях. Вот что придает большую ценность эстетическим работам Дидро: благодаря богатству замечаний и наблюдений его „Опыты о живописи" и „Трактат о драматической поэзии" весьма плодотворны для художника и для теоретика.

Дистанция между всеобщим законом и отдельным произведением искусства нередко препятствует тому, чтобы последнее являлось в качестве отдельного, совершенного воплощения первого. Может случиться, что по ходу моих рассуждений у читателя будет повод обвинить меня в том, что я недостаточно строго придерживался характера той поэмы, о которой сужу, и что мои утверждения не подкреплены соответствующими примерами. Но прежде чем он выскажет свой обвинительный приговор, я попрошу его по-настоящему ознакомиться с духом целого и не терять его из виду даже в отдельных местах, потому что и мне самому всегда представлялось целостное впечатление, и в эстетических суждениях мне неизвестен иной метод разграничения, нежели тот, когда на отдельное свойство — если даже для конкретного применения оно отделено от целого — продолжают смотреть через призму целого, с которым отдельное взаимосвязано.