Обусловленная вдохновением, деятельность гения остается ему самому непонятной. Она не идет проторенными путями, проявляясь то там, то здесь, и напрасно было бы пытаться пройти по ее запутанным следам. Здесь невозможно что-либо рассчитать, нельзя даже предсказать, будет ли продукт этой деятельности нарушающим все правила или закономерным. Деятельность гения может лишь опосредованно способствовать закономерности результата — тем, что она подчиняется своим законам и в момент творения не допускает никаких других влияний на произведение, кроме тех, которые вызваны общим состоянием творца. В момент творения все его силы сливаются воедино, ни одна из них не остается свободной для праздного созерцания, ни для хладнокровного анализа. Самодеятельность и восприимчивость присутствуют в нем в равной степени, и единственное, что ему удается осознать, — это союз двух неравноправных вещей. Только взаимовлияние самодеятельности и восприимчивости дает ему возможность самовыражения, — возможность, отбросив все случайное, сделать самого себя объектом рефлексии. Это разделение является неотъемлемым для всякого гениального творчества, поскольку гений извлекает необходимое из глубин своего сознания, что возможно только путем полного отрешения от эмпирического бытия. Это разделение, поскольку только оно служит целям творчества, требует высшей объективности, то есть переходящей в потребность способности схватывать необходимое. Эта способность рождается во внутреннем мире гения, или, точнее, ему приходится превращать в необходимое свое собственное субъективное и случайное бытие. Художник никогда не создаст шедевра, если он не способен сделать своим подлинным образцом идеальную красоту, черты которой рождаются из глубины его воображения; философ, обогащающий множество идей, не достигнет никогда успеха, если истина, извлекаемая им из глубин его духа, не приводит в движение его внутренний мир, подобно внешнему объекту; и никогда в трудных случаях жизни деятельный человек не сможет гениально расценить запутанные пружины механизмов, если он не способен выплеснуть в окружающий мир свое Я или, распространив свое Я, объять окружающее.
Самый момент возникновения нового бытия неуловим, легче пронаблюдать состояние, ему предшествующее. В этом состоянии творческого озарения одновременно возникают ощущения переполненности и недостатка, которые и делают порождение возможным. Сила концентрируется в самой себе, достигая вершины своего богатства и величия, подвижности и великолепной готовности к деятельности. Эту силу можно привести в движение одним только воспоминанием о ней. Уже в этом движении заложены готовые прорасти семена беспокойной страсти. Несмотря на свое богатство, она ищет еще чего-то другого и, только объединившись с этим другим, образует законченное целое. Если ее поиски увенчиваются счастливой находкой, она стремится к объединению, в котором исчезает всякое отдельное бытие. Так возникает волнообразное движение, последовательность взлетов и падений, и страсть достигает высочайшего напряжения. Все ожидания нацелены теперь на созидание, и собственное Я отрекается от себя, чтобы целиком отдаться сотворению нового. Из этого высшего бытия вырастает новое бытие. Этот момент является решающим также и для творческой деятельности. Шедевр живописи бывает закончен, если в один и тот же момент завершают работу и воображение художника, породившее картину, и его рука, картину создавшая. Осуществленное изображение представляет собой лишь отзвук этого решающего момента.
Отчуждающее явление состоит в том, что силы, столь необходимые друг другу и друг к другу стремящиеся, должны существовать отдельно, и предназначенное для слияния не может объединиться. Для рождения вообще нужны две неравные силы; в природе эти силы могут либо слиться в одном существе, либо существовать отдельно. Поскольку рожденное всегда одного рода с порождающим его и на него похоже, кажется странным, почему не может непосредственно происходить одна жизнь от другой, из одной силы — другая? Поскольку понятие чистой силы не содержит пока ничего противоречивого, мы должны искать противоречия в том, что ее ограничивает.
Жизненная сила, одушевляющая органическую природу, требует для себя физической оболочки. Сила и оболочка составляют нерасторжимое единство, поскольку они друг с другом взаимодействуют. Таким образом, в каждом органическом существе связаны действие и ответное ему действие. Насколько неуловим процесс порождения, настолько же неясно, как влияет состояние порождающего начала на порождаемое и почему, как отчетливо свидетельствуют гениальные произведения, порожденное подобно тому, что его породило. Рождение органического существа требует двойного влияния, одного связанного с действием, а другого — с ответным действием, что невозможно в пределах одной и той же силы и в одно и то же время.