Язык милосердия. Воспоминания медсестры

Я делаю глубокий вдох. Вечно забываю. Теперь, когда я стала старше и проработала много лет, я перестала помнить о том, какой была в молодости, и о том, насколько сильными тогда были мои эмоции. Я спрашиваю себя, ощущаю ли я их в той же степени, что и раньше. Всегда помимо родственников есть и другие люди, которые тяжело переживают смерть лежащего в больнице пациента – врачи, медсестры, женщина, которая каждый день приходила поболтать с больным и приносила ему чай с печеньем, младшая медсестра, которая помогала ему читать меню, наведывавшийся в отделение парикмахер, фармацевт, проверявший списки лекарств и время от времени останавливавшийся поболтать. Но чаще всего больше других переживают младшие медсестры. Их более опытные коллеги уже успели найти способы превращать свое сердце в кусок льда в целях самозащиты. Но чтобы появилась настолько прочная броня, нужны годы практики. Я и пересчитать не смогу, сколько трупов видела за свою карьеру, могу лишь сказать, что их было очень много. Медсестры много времени проводят с умирающими пациентами – людьми, зависшими между двумя мирами, и с недавно умершими больными, которых еще не забрали в морг и в легких у которых все еще есть воздух – в комнате еще остался запах их пижамы и отзвук их голоса. В воздухе как будто витают их частицы. Пыль на свету.

– Иногда становится легче, если начать говорить. Ну, то есть произносить что-нибудь вслух, – советую я Сави. – Как будто девочка все еще здесь.

Сави выходит из-за моей спины. Ее лицо залито слезами.

– Бедные родственники, – говорит она.

Я протягиваю руку и мягко обнимаю ее за плечи. Плакать – это нормально. Вообще-то это даже полезно. Тогда родственники видят, что нам не все равно. Я пытаюсь усилием воли заставить собственные глаза плакать, но слезы прячутся где-то слишком глубоко. «Плачьте! – велю я своим сухим глазам. – Плачьте же!»

– В нашей культуре плакать можно только в определенное время. Индуисты считают, что скорбеть следует в течение тринадцати дней. И умершего обмывают родственники. А не медсестры.

– Здесь тоже иногда так делают, – отвечаю я. – Но не всегда. Лучше всего спросить и сделать так, как хочет семья. Родители настолько шокированы, что едва стоят на ногах… – Я смотрю на Фрею. Ее тело вздулось, приобрело сероватый оттенок и покрылось кровоподтеками, она вся утыкана трубками. – Пора приниматься за работу, – говорю я Сави. А потом, обращаясь к Фрее: – Ну что, дорогая, сейчас мы тебя немножко помоем.

Как и многие из моих коллег, я всегда разговариваю с умершими. Так они почему-то кажутся не такими мертвыми, и медсестры могут выполнять свои обязанности, не сгибаясь пополам от горя и не чувствуя, как их грызет осознание собственной смертности. Благодаря разговорам с мертвыми может показаться, что они еще живы. После того как человек умирает, в комнате возникает особая атмосфера, которую можно почувствовать, если вам уже доводилось испытывать подобное: что-то витает в воздухе, словно ссора. Большинство моих знакомых медсестер – практичные и прагматичные люди, которые считают, что труп – это труп и ничего больше. Все мы – лишь парящая в воздухе пыль. Но, разумеется, у каждой медсестры найдется своя история про привидение.

– Ты принеси воды, а я начну.

Сави наполняет тазик теплой водой.

– Налей погорячее, – говорю я. – Тогда Фрейя не будет слишком холодной, когда к ней войдут родители.

Сави шмыгает носом и отворачивается.

– Не торопись, – добавляю я. Мое лицо настолько сухое, что даже чешется.

Я протираю пластиковый поднос спиртовой салфеткой – не более чем привычка, ведь Фрее уже не страшны инфекции. Но благодаря таким привычкам удается поддерживать нормальный ход вещей, как будто я дотрагиваюсь до катетера, измеряющего центральное венозное давление живого ребенка. Крови нет, но вокруг трубок скопилась выделяющаяся из тканей жидкость. Я стараюсь как можно тщательней прикрыть все это марлей. Отдираю липкую ленту и накладываю на кожу, поверх трубок, свежие повязки. Под руками тоже выделилась жидкость. Я их двигаю и начинаю медленно массировать, чтобы они казались более естественными, когда войдут родители. Теперь я хорошо знаю, что такое выделение жидкости. Даже слишком хорошо. Некогда таинственные слова, скажем «гипостаз», больше не несут в себе никакой загадки.

Сави начинает обмывать кожу Фреи. Она не торопится и делает все аккуратно. Напевает себе под нос. Обмыв Фрею с головы до ног, она кладет руку ей на грудь.

– Веди нас от лжи к истине, – произносит она, – от тьмы к свету.