Язык милосердия. Воспоминания медсестры

Я вижу его повсюду. Долгое время я продолжаю жить на автомате. Я уже в операционных – в пространстве между мирами. Но Глэдис была права: время летит. Дни превращаются в недели, в месяцы и годы, и мы с детьми справляемся, переживаем тот ужасный период. Сестринское дело и мои дети дарят мне столько доброты. Время от времени кровь начинает течь по пуповине в обе стороны. В конце концов, ночь всегда сменяется днем.

Я глубоко дышу, проносясь мимо психиатрических кабинетов и отделения для находящихся на долгосрочном лечении пациентов, которым требуются дыхательные аппараты, мимо вечно расширяющегося крыла для пациентов с частной страховкой и отделения для больных деменцией, отделения для перенесших инсульт и отделения пластической хирургии, мимо ожогового центра, кардиологического центра, отделения интенсивной терапии для нейрохирургических больных и крыла венерологического отделения, мимо клиники для больных раком груди. Я бегу мимо лабораторий, где делают анализы крови, и стоматологических операционных. Подо мной морг, надо мной – родильные палаты. И тут все сливается в одно размытое пятно. Я слышу, как плачет ребенок.

Экстренный вызов приводит меня на парковку у входа в ОНП, где в ряд выстроились кареты скорой помощи, а врачи работают с пациентами, которые получили серьезные травмы или вот-вот умрут – все они находятся в слишком тяжелом состоянии, чтобы можно было отвезти их внутрь.

Вокруг любой больницы есть невидимый периметр, внутри которого работает местная бригада оказания экстренной помощи – если пострадавший находится за периметром, необходимо звонить в скорую. Больничная парковка находится в границах этой территории, хотя пациент, у которого произошла полная остановка сердца в автобусе, находился за ее пределами. Это, однако, не помешало моей коллеге забраться на него верхом и попытаться его реанимировать. «А что мне было делать? Восемь, а то и все двадцать минут ждать скорую, чтобы потом констатировать, что мозг пациента умер?» Врач или медсестра всегда бросятся спасать человека, даже если это террорист.

Я прибегаю на парковку и вижу там черное такси и стоящего рядом водителя с медно-серым перекошенным лицом: он показывает на открытую дверь автомобиля. Женщина с ногами, опухшими как бревна, выталкивает из себя младенца. Моя коллега, медсестра из ОНП по имени Беата, вытянула вперед руки без перчаток и готовится поймать ребенка, который уже почти выскользнул наружу.

– Скорее, помоги!

– Я не хочу неприятностей, – говорит стоящий за моей спиной водитель такси. Его счетчик продолжает работать. Повсюду кровь и испражнения.

У роженицы закрыты глаза, и она издает знакомые мне нечеловеческие стоны. Стенания. Я слышу лязгающий звук, похожий на тот, что издает машина, переезжающая большую рытвину.

– Как тебя зовут? – спрашиваю я. Но она сейчас где-то далеко. Я поворачиваюсь к Беате.

– Это Присцилла, – отвечает мне она. – Санитары пошли за одеялами, но нам они нужны были еще вчера. – Ее голос дрожит. Она не акушерка. Как и я. Нашего опыта может оказаться недостаточно. Может произойти все, что угодно.

Я оглядываюсь на таксиста:

– Дайте мне ваше пальто.

Он стаскивает с себя пальто, и я подкладываю его под руки своей напарницы, которые уже испачканы самыми разными видами испражнений. Ребенок выходит и не издает ни единого звука. Присцилла кричит. Вокруг собирается толпа. Я на секунду поднимаю глаза. Здесь вся жизнь, на этой самой парковке, в этой больнице. Люди со всех уголков света – слабые, уязвимые и такие человечные. Мы – живая история.

Молодой лысый мужчина подошел вместе со своей капельницей. На нем пижама, а из груди, настолько худой, что его ребра напоминают ксилофон, торчит центральный катетер. Рак.

– Помощь нужна? – спрашивает он.

– Тут роды! – кричит водитель такси. – Роды!

Ребенок тем временем издает прекрасный крик и за какое-то мгновение оживает. Приходят санитары с одеялами. Я проверяю состояние ребенка – цвет кожи, тон голоса, позу, слушаю, как торопливо бьется его сильное сердечко, приложив к его груди маленький конец своего стетоскопа. Идеально быстрый ритм. Бежит навстречу жизни. Я возвращаю девочку матери:

– Поздравляю, у вас дочь.

Она немного привстает на сиденье, с растопыренными ногами, в луже крови, ее и ребенка все еще соединяет пуповина, она вся дрожит. Она смеется и смотрит на малышку, а потом поднимает взгляд на таксиста:

– Господь велик.

Мы находим инвалидное кресло, помогаем Присцилле и ее новорожденной дочке выбраться из такси и сесть в него и накрываем их одеялами. Я еще никогда не видела на лице женщины такой широкой улыбки. Я иду рядом с ними, а Беата везет инвалидное кресло. Девочка смотрит на маму своими большими, как небо, глазами.

Пока мы идем, снова срабатывает сигнал экстренной помощи: «Травма, отделение неотложной помощи».

– Мне надо бежать.

Я улыбаюсь Присцилле, но она слишком занята – любуется своей новорожденной дочкой и не замечает меня. Именно так и должно быть.