Язык текущего момента. Понятие правильности

Стилистика текста и неубедительно отделяемая от неё функциональная стилистика, по А.И. Горшкову, изучают: первая – отбор и организацию выразительных средств в книжном и разговорном тексте (определённо в напечатанном и смутно в звучащем) данного содержания при конкретных общающихся лицах; вторая – обобщённые особенности сходных текстов, их крупные группировки, присутствующие в сознании носителей языка как некие композиционные структуры, которые, следуя В.В. Виноградову, можно назвать стилями языка.

* * *

В последние полстолетия происходит не столько обособление, сколько сближение КЛЯ и РЯ (или РР) как двух разновидностей единого языка. Их появление связано, как уже замечено, с рождением книжности на основе изобретения письма и печати. Тонкий исследователь академик Д.Н. Шмелёв первым чётко представил современный русский литературный язык в виде органического единства этих «функциональных типов», хотя, разумеется, без утраты их особенностей, без их слияния.

Точно определить понятие разновидность языка мешает малая изученность стилевых законов, слабо данных в наблюдении, доступных, видимо, лишь векторному описанию. Это не особый язык (подъязык) с замкнутой системой средств выражения, а достаточно детерминированное функционирование системы единого языка. Уступкой традиции надо счесть и те места в книге Д.Н. Шмелева, где слово «стиль», с оговоркой об условности понятия, употребляется в функциональном плане. Показательно, однако, что ни слово «стиль», ни слово «стилистика» учёный не вынес в название книги, да и в тексте писал о разновидностях или типах функционирования.

Разновидности языка идентичны в том смысле, что обе принадлежат одному и тому же русскому языку, составляя его как одинаково достойные и правильные части. Это отнюдь не означает, что они совершенно идентичны, но лишь то, что их различия не имеют кардинальности. Их различие определяется способом реализации: естественным звучанием контактного общения и молчаливым условным письмом. У разговорного языка избыток невербальных возможностей передать мысли и чувства; литературный язык прикован к письму.

В обеих разновидностях функционируют звуки и законы их сцепления (редукция гласных, оглушение и озвончение согласных). В одной, однако, более допусти́м «неполный стиль произношения» (выражение Р.И. Аванесова). В звучании нормальны тыща, мильён, када, скока, тока, рази, Марьванна

, нередко встречающиеся и в печати, например тыща («В две тыщи первом году…», Российская газета[2], 2010. 18 дек.), мильон (у Грибоедова: «Мильон терзаний… Ногам от шарканья, ушам от восклицаний, А пуще голове от всяких пустяков»), вместо узаконенных тысяча, миллион, когда, сколько, только, разве, Мария Ивановна.

Налицо некоторые произносительно-грамматические расхождения: иду к Иван Сергеичу, мы с Сергей Семёнычем (с Сергеем Семёновичем нормально на письме, но звучит напыщенно и пафосно даже в официальном обстановке), слушаю Арам Хачатуряна, читаю Марк Твена и Жюль Верна, а не к Ивану Сергеевичу, Арама Хачатуряна, Марка Твена, Жюля Верна

. Пожалуй, обе разновидности допускают краткие килограмм апельсин, несколько помидор, пара сапог, сто ватт, много грузин, бурят (правда, только таджиков, узбеков) вместо строгих книжных урожай помидоров, пара сапогов, сто ваттов, много бурятов (но не грузинов). Всё это не так уж существенно, чтобы говорить о разных языках.

Больше различий в словаре, но и они общепонятны и всё слабее привязаны к той или иной разновидности общего языка. Единственно серьёзным отличием этих разновидностей является синтаксис по той причине, что подчинение и сочинение, согласование, причина и следствия, условие и иные логико-грамматические связи и отношения в контактно-звуковом общении (даже если оно проходит в книжной разновидности) естественно обращаются к огласовке, мимике и жестикуляции, междометиям и частицам, тогда как в «молчащей» письменности не имеется иных средств, кроме как объяснительно-упорядочивающих языковых единиц – союзов, типов сочетания слов и видов предложений.