Ибишев

В комнате светло и тихо. Слышно, как тикают часы на тумбочке у моей кровати. Я сижу за письменным столом, прямо у окна с раздвинутыми шторами, и ем суп из цветной капусты. Раньше я любил читать за едой. А сейчас просто смотрю в окно. Зимнее солнце. Пустынная улица не кажется такой убогой и заброшенной. Редкая трава на голодной земле. Покачиваются и дребезжат железные банки, развешанные на ветвях маслин. За время моего отсутствия их стало гораздо больше, а на фонарях вдоль дорожки, ведущей к дому, появились даже новые светло–голубые плафоны. Еще немного, и они превратили бы этот дом в музей.

Восковое лицо с портрета, висящего над кроватью, презрительно смотрит на меня крошечными глазами, глубоко запавшими в череп. Картину привез Селимов, когда приехал во второй раз.

Он так и не узнал, что я вернулся.

Они с братом пили чай в гостиной и разговаривали. А я сидел в спальне, завернувшись в шерстяное одеяло, и Сяма, жена моего брата, стригла мне ногти на ногах. Селимов сказал, что собирается уезжать из Денизли насовсем. Куда–то за границу.

В солнечном свете кожа на моих ладонях кажется прозрачной и тонкой. И я так же, как Денизли в финале книги Селимова, постепенно погружаюсь в безвременье.

3.

Ибишев начинает путать время.

Ночь, день, свет, тьма — все перемешивается и теряет свое значение. Вначале из памяти выпадают целые дни, потом недели и месяцы. Время закручивается в спираль, растягивается как горячая резина, распадается на отдельные сегменты, ничем не связанные друг с другом, и Ибишев, двигаясь по заколдованному кругу, иногда по несколько раз проживает один и тот же день.

Вообще–то, это не слишком сильно мешает ему. Гораздо более неудобным оказывается новое свойство, которое приобрели вещи. Так, одежда научилась исчезать и прятаться в совершенно неожиданных местах. Это сводит его с ума. Доводит до истерики. И, в конце концов, Ибишеву не остается ничего другого, как шпагатом привязывать всю одежду к ножке кровати и накрывать сверху чемоданом, чтобы не увидели матери.

Особенно часто исчезают пальто и шапка. Зато кеды всегда у него на ногах. Он зашнуровал их особенно хитрым узлом, так что исчезнуть у них нет никакой возможности.

— Кто там?!

По нефритовому небу плывет серебристая лодка. И люди, сидящие в ней и завернутые в белые саваны, кричат протяжно, как птицы.

— Я занят! Я сплю! Дайте мне спать! — Вдовы в черных покрывалах колотят кулачками в запертую дверь и плачут.

— Я не хочу есть… Я только что кушал. Который час? Не мешайте мне…

Ибишев отвязывает от ножки кровати пальто и надевает его.

Он уже ходил в лабиринт — там ничего не изменилось. Темные улицы так же, как и раньше, манят его к себе, даже несмотря на то, что Джамиля — Зохра больше не выходит на балкон своего дома.

Говорят, она вышла замуж. Но для Ибишева это уже не имеет значения.

Он подсаживается к письменному столу и, выдвинув ящик, достает отцовскую бритву. Раскрывает ее. Лезвие тускло блестит. Ибишев аккуратно срезает заусеницу с ногтя.

Почувствовав на лице обжигающую струю холодного воздуха, Ибишев поднимает голову и с удивлением понимает, что стоит прямо посередине грязной узкой улицы где–то на самой окраине города. Он уверен, что никогда не был здесь раньше. Моросит холодный дождь. Свет из окна одноэтажного дома, рядом с котором стоит Ибишев, расплывается на мокром асфальте тусклым желтым пятном. Ибишев прячет бритву в карман пальто. Куда теперь идти? Впереди, где улица сворачивает куда–то направо, горит одинокий фонарь.

Постояв немного, Ибишев направляется к фонарю. Вначале медленно, потом все убыстряя шаг. Пройдя метров сто, он бросается бежать сломя голову. Кто–то кричит ему вслед из темноты. Ибишев не оборачивается и продолжает бежать. Но, удивительное дело, проклятый фонарь не становится ближе. Он начинает задыхаться. Одеревеневшие ноги не слушаются его, он вот–вот упадет. И, сдавшись, Ибишев останавливается, чтобы перевести дыхание. По разгоряченному лицу градом струится пот. Заколдованный фонарь стоит от него так же далеко, как и был с самого начала.

Ибишев оглядывается по сторонам и вдруг понимает, что находится на пустыре, заваленном мусором, перед знакомым двухэтажным домом с верандой. Прямо за спиной у него — огромная ржавая цистерна.

В окне горит ночник.

Он подходит к двери и нажимает кнопку звонка. Скрипит лестница.

Женщина в халате и в тапочках с розовыми помпонами выходит ему навстречу. Ибишев смеется:

— Вы узнали меня?

— Конечно! Ты сын двойняшек. Ты опять пришел?.. Понравилось в прошлый раз, наверное? А деньги у тебя есть?

— Как ваша кошка?

Лицо женщины принимает плаксивое выражение.

— Бедная Пуся пропала… Может, ты видел ее где–нибудь?

— Нет. Я ее не видел. Но я могу принести вам другую кошку.

— Ой, о чем ты говоришь?! Никто не заменит Пусю! Она была такая ласковая, такая умная…

И хнычущая женщина в тапочках с розовыми помпонами растворяется в темноте.