Идеальная жена

– Кому понадобилось травить ребенка и женщину? – горячился Игорь Иванович. – От смерти парнишки никому никакой выгоды, это ясно, ну а жена, когда погибла, сидела в декрете. Кому она могла помешать, кроме мужа? Наследство? Опять-таки все получают муж и ребенок, и пока они живы, у других людей материального интереса нет. Потом подмешать яд в еду, если ты не живешь в доме, тоже не так просто, как кажется.

– А ты пробовал, что ли?

Гарафеев фыркнул.

– Взять хоть нас с тобой, – усмехнулся Стас, – пока ты выйдешь в туалет, я успею тебе в чай подмешать что угодно.

– Но я пока не хочу.

– А если бы в пивняк пошли, так захотел бы. Кстати, пошли?

– Пошли. Стас, нация спивается, конечно, только пока, слава богу, десятилетние дети и молодые матери не являются у нас завсегдатаями пивнух. Они обычно питаются дома, а как ты подберешься к продуктам, если ты не член семьи?

Стас пожал плечами.

– Да, конечно, можно выкрасть ключи или нанять взломщика и, тайно проникнув в квартиру, подмешать отраву в пищу. Задача облегчается тем, что таллий не имеет ни вкуса, ни запаха, поэтому им можно приправить любой продукт, и жертва ничего не заметит.

– Вот видишь.

– Но зачем столько хлопотать ради простой домохозяйки?

– Да пес его знает.

Не тронув пышек, приятели вышли на улицу и зашагали к такому же полуподвалу, только с изображением пивной кружки.

– Я думаю, что ребенок стал случайной жертвой, съев или выпив то, что предназначалось матери, а потом Тиходольский все же довел дело до конца.

Стас отмахнулся, все еще не веря, точнее, не желая верить, что такие вещи возможны в той самой обычной жизни, в которой живет он сам.

– Я тоже сначала решил, что мне мерещится, – напористо продолжал Гарафеев, – а потом сообразил, что есть еще один момент, который мне не дает покоя во всей этой ситуации. Знаешь, как неудобный ботинок – вроде бы уже приноровился, идешь, но все время чувствуешь, будто что-то не то. Меня еще в день суда зацепило, но я отвлекся, а вчера ночью вдруг как молнией ударило.

– О господи, – сказал Стас.

За разговором они дошли до пивной и по узкой лестнице с затертыми ступеньками спустились в полуподвал. Рабочий день еще не окончился, и народу в этой забегаловке, весьма популярной среди ленинградских мужиков, собралось не слишком много, но табачный дым все равно висел густой пеленой под низким сводчатым потолком, не заглушая, впрочем, аромат разделываемой на газетке рыбы. Она пахла пряно, остро, но хорошо – видно, кто-то принес из дому, порадовать собутыльников.

Приятели подошли к липкому прилавку, взглянули на ряд пустых кружек, явно промытых в небрежной манере импрессионистов, да и вернулись на улицу.

Больше податься было некуда, и Стас зашагал к Румянцевскому садику. Игорь Иванович молча последовал за ним.

Там они с трудом нашли свободную лавочку и уселись.

Гарафеев откашлялся, как перед докладом:

– В суде я почувствовал некоторое интеллектуальное неудобство, или, как выражается моя жена, когнитивный диссонанс. Будто на работе мне подогнали пациента на первый взгляд совершенно обычного, но я уже жопой чую, что с ним что-то явно не то.

– Да, мне тоже знакомо это чувство, – согласился Стас и, заметив несущихся навстречу детей, на всякий случай убрал ноги под лавочку, – и надо сказать, что оно редко подводит. Спасает гораздо чаще.

– Так именно! В общем, я уловил, что-то не так, но поехал с Ириной Андреевной в больницу и отвлекся на свои прямые обязанности. Ну а потом вообще о том не думал. А ночью стал разматывать и догадался.

– И?

– А тебя ничто не торкнуло, когда ты смотрел на подсудимую и ее семейство?

Стас отрицательно покачал головой.

– А при виде ее детей? Ничего не удивило, не бросилось в глаза?

– Дети как дети. Красивые ребята, и девочка тоже такая, – он поцеловал кончики своих пальцев, чтобы не вдаваться в подробности.

– А ребята похожи, как родные братья, верно?

– Ну да.

– А почему, если у них нет общей крови? Они сводные, Стас! Понимаешь? Свод-ны-е! – скандировал Гарафеев. – У них нет общего родителя, поэтому они не должны быть похожи между собой.

Стас пожал плечами:

– Мало ли… Вместе росли, в одинаковых условиях, ели одно и то же, занимались одним спортом.

– Ты говоришь как лысенковец.

– Потом, мы же не видели папу Тиходольского. Может, они со второй женой были на одно лицо.

– Послушай, Стас, ты же знаешь, что я врач по специальности?

– Ну да.

– Я работаю с людьми и очень-очень много их перевидал за время своей практики. Очень много.

– Я понял.

– И поверь, при всем многообразии есть определенные типажи, строение фигуры, архитектура лица… Габсбургский нос, например. Или рязанское лицо. Короче, можно понять, состоят люди в кровном родстве или нет.

– Ты меня лысенковцем обозвал, зато у меня такое чувство, будто я с Гитлером сейчас разговариваю.

Гарафеев усмехнулся:

– Не передергивай. Просто опыт. Для нас, врачей, такое бывает важно, потому что за определенным типом внешности скрывается предрасположенность к определенным заболеваниям, поэтому мы замечаем такие вещи, не будучи нацистами, а совсем даже наоборот. Как тебе еще объяснить? Профессора Хиггинса помнишь?