Идеальная жена

Ирина выдернула вилку из розетки и снова уставилась на своих заседателей, как учительница на двоечников.

– Мы в общем кое-что выяснили, – промямлил Гарафеев.

Стас с досадой махнул рукой:

– Хотел тебе перед заседанием сказать, чтобы ты молчал в тряпку, а ты взял и опоздал!

– О чем молчал?

– Ирина Андреевна, да мы, в общем, ничего конкретного не узнали, – Стас достал большой клетчатый носовой платок, через него взял банку за горлышко и залил кипятком заварку, – ничего такого, о чем вам необходимо было бы знать. Верно, Игорь Иванович?

– Нет, неверно! – вскинулся Гарафеев.

– Просто беллетристика и фантазии, – цыкнул на него Суханов, и Игорь Иванович стал смотреть в окно как-то уж слишком пристально.

– Я вас внимательно слушаю, – сказала Ирина.

Заседатели переглянулись, и Гарафеев промямлил, что, в общем, действительно, ничего конкретного они не обнаружили, и если расскажут ей, то только затормозят процесс принятия решения, и все.

Ирине было приятно почувствовать себя слабой женщиной, за которую сильные мужчины все решают, только работа есть работа.

– Говорите все, что знаете, – сказала она, понимая, что быстрого приговора опять не получится, – а дальше вместе будем решать, важно это или нет. Главное, помните, что мы никуда не торопимся, кушайте пряники и рассказывайте все подробно.

…Выслушав историю Гарафеева, Ирина встала и подошла к открытому окну. Вот уж действительно, молчал бы лучше. А теперь что делать?

Гарафеев сидел, постукивая пальцами по столу, а Стас тоже поднялся, потянулся к дежурной пачке сигарет на стеллаже, но Игорь Иванович воскликнул:

– Ты что, дебил? При беременной женщине? – и шлепнул Стаса по руке.

Тот надулся, сел обратно за стол, притянул к себе папку с материалами дела и стал ее с преувеличенным вниманием листать.

– Ребенок не знаю, а жену кремировали, – буркнул он, – я у мамы спрашивал, если что.

– Первый раз сталкиваюсь с подобной ситуацией. Скажите, Игорь Иванович, насколько вы убеждены, что сын и первая жена Тиходольского были отравлены?

– Почти на сто процентов.

– Но не на все сто?

– Нет, конечно, – фыркнул Гарафеев, – такого в медицине вообще не бывает.

– Тогда мы в крайне трудном положении. У нас есть сильные подозрения, что ребенок и молодая женщина погибли насильственной смертью, и мы… скажем так, не можем исключить, что в этих преступлениях замешана наша подсудимая. Так?

– Да, верно.

– Хорошо, товарищи, я приняла к сведению эту, откровенно говоря, шокирующую информацию, только сегодня мы с вами собрались тут совсем по другому поводу, не имеющему отношения к тем давним событиям. Сегодня мы должны решить, виновна ли Тиходольская в превышении пределов необходимой самообороны или нет. Вот в чем наша задача. А потом, когда выйдем из совещательной комнаты, вы имеете полное право обратиться в прокуратуру и сообщить о своих подозрениях тому должностному лицу, которое согласится вас выслушать.

– И что?

– И вас, скорее всего, пошлют подальше. Перспектива у дела нулевая. Точнее, можно раскрутить, но работы море, а результат очень сомнительный. Если Ульяна Алексеевна не даст чистосердечного признания, то доказать вашу теорию будет очень проблематично. Особенно если тело кремировали, как говорит Станислав. Вы откуда это знаете, кстати?

– Моя мама позвонила своей подружке, а та своей соседке по даче, которая дружила с первой женой Тиходольского и ходила на ее похороны, которые состоялись в крематории.

– Ясно. Что ж, пепел вопрошать бесполезно.

– А в нем нельзя определить содержание таллия?

– Может, и можно, но что это именно пепел жены Тиходольского, доказать никак нельзя, – отрезала Ирина.

Гарафеев откашлялся:

– А ребенок? – спросил он с усилием. – Детей все-таки стараются хоронить в земле.

Ирина поежилась. Поскорее бы закончить эту страшную тему!

– Хорошо, проведут эксгумацию и обнаружат таллий. И что дальше?

– Как что?

– На этом таллии не будет написано, кто именно подложил его в еду ребенку. Напротив, хороший адвокат вспомнит об эпидемии сальмонеллеза в пионерском лагере и скажет, что то был вовсе и не сальмонеллез, а вопиющая халатность сотрудников, которые перепутали сахар, например, с крысиным ядом, и в результате дети отравились, а списали на кишечную инфекцию. Просто Тиходольский по случайности принял яда больше других, вот и умер.

– А как же мать? Две подозрительные смерти в одной семье не тянут на простое совпадение.

– Не тянут, да, но без тела матери мы не можем выйти из области предположений, которые в суде не рассматриваются. В самом крайнем и маловероятном случае, если попадется очень настырный следователь и непонятно как докажет все-таки факт отравления, ныне здравствующая мадам Тиходольская никоим образом от этого не пострадает. О боже мой, скажет она, неужели мой дорогой муж совершил эти ужасные преступления? Я в шоке! Он казался таким хорошим человеком! И следователь тут может хоть головой о стенку биться, но ничего не сделает, если она не признается.

– Даже если доказать, что она была любовницей Дмитрия и родила ему сына при живой жене?

Ирина фыркнула: