Идеально безумный мир

…Рассказ, как обычно, затянулся. На сей раз хранитель памяти говорил один, друзья и союзники перебивать его не пытались, но быстрее от этого сообщить о произошедших событиях не получилось. Голос Винсента звучал довольно монотонно; иногда он, охрипнув от собственного красноречия, закашлявшись, делал глоток поданного на стол чая, но затем вновь продолжал и все говорил, говорил, говорил…

Татьяна, слушающая пересказ того, чему свидетельницей была сама, во второй раз за сегодняшний день, тихонько вздыхала и периодически склоняла голову то на плечо Роману, то на плечо Луи, между которыми сидела, начиная задремывать. Ее будили, она просыпалась, сонно кивала, подтверждая истинность слов хранителя памяти, и опять начинала засыпать.

Было уже за полночь, когда Винс наконец добрался до конца повествования и уверенно поставил в нем жирную точку.

– Вот так и вышло, что я, человек, некогда знавший Рейнира, не помню ничего из собственного прошлого и из того, чему он мог меня научить, а Альберт, обучавшийся по его записям, сумел своей смертью перевернуть мир с ног на голову.

Альжбета, слушавшая рассказ с таким же интересом, как Тьери, периодически переглядывающаяся с ним, закусила губу, размеренно кивая.

– Вы сейчас рассказали очень интересную историю, молодой человек, – маг, сдвинув брови, глянул на нее, как будто пытаясь обменяться мыслями, и глубоко вздохнул, – И высказали довольно любопытную мысль, но вероятно, и сами не поняли ее…

Женщина кивнула в последний раз, и сама покосилась на него.

– Да, верно… Из ваших уст, возможно, прозвучала истина, которая вполне может идти в разрез с вашими убеждениями, мой мальчик. Вы сказали, что смерть Антуана, смерть моего сына, перевернула мир с ног на голову…

– Быть может, это произошло не спроста, – Тьери развел руки в стороны, – Быть может, помимо собственной магии мастера здесь вмешалась еще и воля провидения, не желающего, чтобы он покидал этот мир. Я не берусь судить мироздание и разбираться в его играх, но коли все произошло именно так, то существует вероятность того, что мастер должен жить. Ибо смерть его станет началом конца целого мира, как бы странно и неприятно это ни было.

– Именно, – Альжбета на секунду сжала губы, – Вы знаете, Антуан никогда не был образцовым сыном. Насколько мне известно, он знал о моем существовании и в годы, когда воспитывался в Нормонде, однако, никогда не попытался найти меня и побеседовать со мною. Не знаю, чем я так обидела его, но это так. Однако, смерти ему я не желаю – он мой сын, родная кровь, к тому же он сумел стать отцом такой прелестной дочери, – она быстро послала улыбку внучке, – А его достижения, не взирая на страх, который внушают мне, не могут не вызывать и восхищения. Жаль лишь, что они идут не во благо… Будь я рядом, я смогла бы упредить вред, что он наносит мирозданию.

Татьяна глубоко вздохнула и, ответив на посланную ей улыбку улыбкой немного скованной, опустила глаза. Слова этой женщины, слова матери ее отца, ее грусть о том, что он не позволяет ей быть рядом, удивление, непонимание причин этого вместо того, чтобы заставить ее рассердиться на родителя, всколыхнули в памяти девушки строки из дневника старого Гийона де Нормонда, человека, принявшего Альберта в своей семье и своем доме. Как это он писал? «Она отвратительная женщина, она торгует этим маленьким ангелом как куском мяса в базарный день!». А Альберт, если не изменяет память, знал об этом. Он нашел дневник своего названного отца, прочитал его… Чему же здесь удивляться? Альжбета продала сына, запросила за него невероятную сумму денег, вроде бы с благой целью обеспечить его будущее, а вроде бы и желая личной наживы. Разве можно винить Альберта, Антуана, что он не желает видеть и знать родную мать? Для него мамой стала другая, ею стала Натали, жена Гийона, безмерно полюбившая маленького мальчика, но эта женщина…

Татьяна вздохнула еще раз и попыталась скрыть обуревающие ее чувства. Все-таки эта женщина – ее родная бабушка, к тому же, способна оказать какую-то помощь. Следует сдерживать свои порывы…

Разговор, между тем, продолжался. Винсент соглашался со своими более старшими собеседниками, кивал, да периодически сетовал на то, что Рейнир отобрал у него память, а вместе с нею и умения, которые наверняка привил ему; Людовик клевал носом; Роман сидел с открытыми глазами и недовольным видом, скрестив руки на груди, и периодически зевал; Влад вообще откровенно дремал, притулившись на стульчике возле края стола. Про чай свой художник давно забыл, усталость валила его с ног, и сил сопротивляться ей у него больше не было.

Наконец, это было замечено хозяином дома. Тьери поднялся на ноги и, быстро улыбнувшись, указал взглядом на Цепеша.