Идеальное несовершенство

– От двух до семи к-часов, – сходу ответилу Штерн. – Максимум вероятности на ста шестидесяти двух к-минутах. Ниже – при более энергоемких стратегиях изменения.

– Но мы даже не знаем, сколько точно будет этих стартовых наноботов. Это не имеет значения?

П. Г. покачалу головой.

– Не в такого рода итерационных процессах. Помнишь, стахс, притчу об оплате изобретателю шахмат? Зерна риса, сказал он, но столько, сколько получится в сумме, если идти от клетки к клетке шахматной доски – когда на первую положишь одно зерно, а на каждую следующую в два раза больше, чем на предыдущую; на последнюю – два в шестьдесят четвертой степени. Миг, когда у того, кто платит, закончится рис, наступит в любом случае, независимо от того, начал бы ты с одного зерна на первом поле – или с двух или трех, четырех. Ограничения всегда схожие, и именно по ним мы вычисляем параметры процесса.

– Понимаю. Но сумеем ли мы?

– Шансы очень велики. Не думаем, чтобы купцы оказались настолько быстры.

– Так может вместо того, чтобы бесконечно прикидывать вероятности, – проворчала Анжелика, – проверили бы, есть там это нано в принципе или нет.

Вот только теперь – не колеблясь! – приказал себе Замойский.

Вопросительно взглянул на Штерна. Фоэбэ коротко шевельнулу веками.

Адам поднял руку.

– Давай.

Штерн чопорно поклонилусь, ничего уже не говоря.

Они ждали.

Замойский, тем временем, успел перейти от без малого эйфории (я принимаю решение! ловлю их врасплох! выбираю непредвиденное! я свободен!) до сомнения (как же, жди, удастся мне обмануть хоть в чем-то инклюзию! кто обгонит в ментальных шахматах суперразум из вселенных, специально для них спроектированных?), и назад в адреналиновую чащу (но они не знали! только я обладаю знанием, нужным, чтобы делать необходимые выводы!).

Однако он инстинктивно уже удерживал лицо мертвым, а тело – неподвижным: снаружи – Князь Востока; внутри – черный ящик, тайна, неразгадываемая для поведенческих анализаторов с Плато. Так и должно остаться.

– Подтверждение, сто процентов, – сказалу между тем Штерн. – Итак, есть ли у меня твое разрешение на начало операции, стахс?

Без сомнений!

– Да, – сказал Замойский. = Хочу непрерывную передачу на моих Полях.

= Конечно, = заверилу фоэбэ Штерн. = Официум гарантирует тебе полный доступ, стахс.

Менеджер оэс Адама занялся остальным уже без вопросов, и под потолком вспухло красно-желтое облако. Замойский засмотрелся на него, восхищенный (любой взгляд внутрь собственного тела как-то по-детски восхищает). Но сразу же понял, что если остальные этого не видят – особенно Анжелика, – то его поведение как минимум невежливо. Ему осталось либо выводить симуляцию на внутренние Поля Плато, либо же стянуть се́кунда сюда.

Он выбрал второе решение и с этого момента именно глазами невидимой анимы наблюдал прогресс нанозаразы во внутренностях своего организма – в то время как примом уселся в кресле слева от Патрика.

Штерн же стоялу на том же месте, где сконфигурировалусь, неподвижнуё, с руками, заложенными за спину и чуть откинутой головой. Замойский догадался, что это обычная поза, что сигнализирует о выдвижении перцептория за манифестацию, или, по крайней мере, о частичном уходе внимания.

//Замойский не отводил взгляда от облака. Оно сочетало в себе два цвета: желтый и красный. Желтый был бледнее, разливался шире, в разнообразные органические формы с размытыми краями. Был фоном для нано, управляемого Официумом, показывая, на основании его интеракции с окружением, сколько об этом окружении известно. Капли красноты обозначали места активации наноботов, начало армии вторжения. С течением времени рос желтый – рос и красный. Сперва первый распространялся быстрее, но когда облако приобрело примерную форму человеческого тела, процесс притормозил; тогда уже красный распространялся, словно пожар.

Что, собственно, это означает: «столько, чтобы не угрожало пустышке»? – прикидывал Замойский. Останется там от меня освенцимский скелет или как? Сколько жировой, мышечной массы, они хотят использовать? Ведь это главным образом вода. И какие же наноботы можно понастроить из атомов водорода и кислорода?

Тем временем /Замойский поглядывал на Анжелику Макферсон. Та быстро перехватила его взгляд, и так-то начался их бессловесный диалог.

Она перехватила его взгляд – но не опустила рук, сплетенных под подбородком.

Он чуть приподнял левую бровь.

Она провела пальцем по щеке.

Он усмехнулся уголком губ.

Она поджала губы и легонько кивнула.

Он указал взглядом на них, на фоэбэ.

Она широко улыбнулась.

В ответ он улыбнулся настолько же открыто.

Черные волосы заслоняли ее лицо, ей пришлось заправить их за уши; продолжив движение, она выпрямилась за пюпитром.

Замойский изобразил ледяную серьезность, опустил сплетенные ладони на подол, свесил голову.

Анжелика дотронулась до виска распрямленным пальцем, карикатура задумчивости.

Он отыграл внезапную сонливость: веки его отяжелели, мышцы лица расслабились, он засыпал.

Она засмеялась вслух.

– Ну нет! – встала Анжелика. – Господин Замойский, позволь.