Уже некоторое время тени вокруг них блекли; теперь Анжелика замечает изменения. Электроворон уже не делит мир на свет и тьму. Белый огонь распахивается на северном небосклоне, затмевая даже Щелкунчика Планет.
– В этом должно быть нечто большее, – упирается Замойский. – Например, в чем причина гнева Сюзерена? Отчего он так сильно желает меня уничтожить? Уничтожить эту пустышку – получается, для него все дело в Шифре. Чего он боится?
– Всегда одного и того же: смерти. Утраты самотождественности, радикальной смены статус-кво. Он Сюзерен в Блоке, выстроенном из определенных мета-физических переменных; в момент добавления новых, при открафтировании Плато, опирающемся на более богатые физики, он превратится лишь в осколочное сечение самого себя. Неужели и ты бы не боялся подобного поглощения, потери? Всякий борется за то, чтобы оставаться живым.
– За исключением тех, кто плывет вверх по Кривой…
Это уже не отчаяние, этот горький сарказм должен прикрыть уход энергии и слабость голоса: Замойский сдался.
– Что это? – спрашивает Анжелика, указывая на многоцветное зарево, делающееся все ярче, все выше взбирающееся в ночное небо.
Сияние возрастает до такой силы, что уже непросто говорить о ночи: над Нарвой встает искусственный рассвет, день, не солнцем рожденный. Фракталы сверкания затмевают друг друга. Не видно звезд – только это извержение цветов, лавину света.
– Они сражаюся за тебя, Адам, – говорит Воскресший. – Их Универсальные Порты вошли в систему, отворились заточенные там Цивилизации Смерти. Теперь они уничтожают пространство-время и материю.
– Давай-ка лучше отсюда сматываться, – Анжелика встает на ноги. – Черт его знает, каким излучениям они разбрасываются, столкновение Цивилизаций Смерти – не самое здоровое для наблюдателей зрелище. Кто, собственно, управляет этим Мешком? В смысле – Клыками Деформантов? Ты? – обращается она к Воскресшему.
Воскресший улыбается полуоторванной губой.
– Он, – указывает на Замойского. – Он управляет всем, выбирает тропы и имеет свободу воли действовать так, как захочет.
Сказав так, он поддается внезапному приступу смеха, да так, что из его десен выпадает один из зубов. В ответ он смеется еще громче.
Адам его игнорирует.
– Гляди.
Из электромагнитной бури над их головами выныривает огненный метеор, абрис, облаченный в плащ ослепительного жара, он влечет за собой сквозь атмосферу Нарвы длинный шлейф пламени. Быстро падает к горизонту, чтобы через миг, притормозив, вновь вознестись над океаном, над равниной, над городом.
Его уже не скрывает огонь, и когда он вот так движется в плоском скольжении прямо на Анжелику, Адама и Воскресшего (все стоят), становятся видны многомильные крылья, еще прижатые к туловищу, пурпурные, словно весенняя заря, хвост, словно река в небе, сверкающие когти на лапах, что мощнее небоскребов, километровая башка и в ней пасть адская, многозубая, разверстая в рыке, и тот налетает ураганной волной, медленнее самого дракона.
– Смауг, – тихо говорит Анжелика.
Двуворон каркает оглушительно:
– Я пожрррал Фрррантишеку!
Красный дракон распростирает крылья на фоне лучистой ночи.
Глава 9. Фарстон
МЕТА-ФИЗИКА
ГРАФИК ТЕВЬЕ