Идеальное отражение

А затем начал хаотично двигаться по локации, следуя некоему «пути».

– Создается впечатление, – сказал я, – что им кто-то управляет, тот, кто его создал и теперь использует...

Как средство для сбора данных о реальности Пятизонья, как некий исследовательский зонд, запущенный в опасную и непредсказуемую среду и снабженный всем, чтобы в ней выжить.

А запущенный и снабженный, между прочим, за мой счет!

– Козни Нечистого... – начал было Колючий, но я глянул на него, и беглый праведник осекся.

– Нет, эту гипотезу мы опустим, – покачал головой Синдбад. – Но кто? Атомный Демон? Узел? Или некая научная контора, обнаружившая или создавшая «Мультипликатор»?

– Это возможно. – Я вспомнил двух заказчиков, профессора Зарайского и полковника Петренко, с которых всё, собственно и началось. – Но мне слабо верится, что столь сложную технологию решили испытать сразу в Пятизонье, скорее бы ее обкатывали на полигоне. Ведь я мог запросто не угодить в ловушку, немного отклониться в сторону, сменить маршрут...

«Или не мог? – Эта мысль заставила меня замолкнуть. – Всё было подстроено так, что «сканеры» на моем шлеме притянули ко мне тот призрачный вихрь, свели нас в одной точке пространства, а то, что случилось потом, было запрограммировано и поэтому неизбежно».

– Эх, жаль... – кулаки мои сжались, – что мне не удалось побеседовать с заказчиками еще раз...

Стоило признать, что, кинувшись в погоню за дублем, я и в самом деле поддался эмоциям, поступил, вопреки обыкновению, нерационально. Лис, потерявший голову – звучит смешно, расскажи кому угодно из тех, кто знает меня по Пятизонью – обсикаются от смеха.

Я бы и сам обсикался, не будь у меня других, более насущных проблем.

– Ладно, может быть, и в самом деле пойдем в сторону тамбура? А там подождем очередного... – я хотел сказать «видения», но спешно поправился: – Очередной порции информации.

– Слова не мальчика, но мужа, – одобрительно произнес Синдбад.

Окрестности Ленинградского проспекта от улицы Серегина и до «Сокола» сильно пострадали во время Катастрофы, а затем им еще досталось от пульсаций, так что развалины тут имелись на любой вкус, цвет и размер.

Одни дома превратились в груды строительного мусора, другие были снесены до половины, третьи лишились окон. Имелись совершенно не разрушенные, но обретшие необычные свойства, как это произошло, например, с институтом Курчатова.

Вот в Авиационном переулке стоял «жидкий дом» – на вид такой же, как все, обычный «гришневик» постройки тридцатых годов, но при этом в него можно было засунуть руку, словно в воду, а затем вынуть обратно.

Ушлые егеря как-то ради шутки постреляли по нему из «карташа», но быстро разочаровались – пули с бульканьем уходили в стены, не оставляя ни малейшего следа, и даже вылетали с другой стороны.

Помимо разнообразных руин эти места могли похвастаться полным набором аномалий-ловушек, а также рассыпанными повсюду кратерами, трещинами и даже небольшими вулканами, что возникли в пятьдесят первом и к настоящему времени практически все погасли.

Энергополя позволяли существовать большому количеству биомехов, на самом проспекте порой было не протолкнуться от чугунков, и поэтому для передвижения он подходил слабо. Приходилось двигаться по обочинам, лавируя между препятствиями и поглядывая по сторонам: неприятности могли явиться и с неба, и вылезти из какого-нибудь провала.

Мы выбрали маршрут по Красноармейской улице – потише, ловушек поменьше, идти легче.

– Чисто, – сказал я, без входа в форс-режим оценив перспективы.

– А мне не нравится, – неожиданно заявил Колючий. – Что-то тут нехорошо, неправильно...

– Вот когда поймешь, что именно – скажешь, – осадил я мальчишку. – Пойдем.

На Ленинградке, это я слышал даже отсюда, бесновались рапторы – ревели моторы, взвизгивали тормоза, доносились глухие звуки ударов. На Планетной улице, судя по показаниям имплантов, орудовала большая группа сталкеров – методично прочесывали развалины.

Показываться им на глаза, а тем более мешать, я не хотел.

Мы перепрыгнули трещину, лениво источавшую серый дым, перебрались через завал из кирпичей. Из развалин справа со свиристением выкатилось нечто механически уродливое, но хватило одной очереди, чтобы биомех убрался восвояси. Нас, правда, наверняка услышали сталкеры на Планетной, но беспокойства не проявили.

Стреляют в московской локации чаще, чем сморкаются.

За очередным завалом дорогу нам преградили заросли автонов, чьи ветви были усеяны созревшими н-капсулами.

– Эх, где мой черный пистолет? – вздохнул я, чувствуя, как чешутся руки.

Застрять бы тут на часочек, собрать «урожай», как в старые добрые времена.

– Какой пистолет? – не понял Колючий.

– Это из песни, – объяснил я. – Ты вот наверняка, кроме псалмов и всяких мозгосверлильных мелодий, какими обычно молодежь увлекается, ничего в жизни не слышал?

Мальчишка запыхтел, собираясь обидеться, а я поймал себя на мысли, что несмотря на двадцать пять, считаю себя стариком. Хотя пережил я столько, что хватит на полвека – и в Пятизонье, и в детском доме, и в те годы, когда я не только учился на историка-пропагандиста, а еще...