Он намеревался идти к цели зигзагами, но теперь пошел прямо: времени не оставалось, а он должен был по крайней мере увидеть трамвай. Последний квартал он преодолевал уже через силу и вышел на бульвар, когда трамвай проезжал мимо. Конвей увидел то, что хотел: в трамвае было довольно много пассажиров, и присутствие либо отсутствие одного человека едва ли будет замечено. Теперь можно было замедлить ход, чтобы не привлекать внимания. Трамвай не остановился на перекрестке: там горел зеленый светофор. Но зато остановился на следующем пересечении, возле Кауенга-авеню. Конвей немного успокоился: теперь он укладывался в график.
Надо было немного остыть, стереть пот с лица и рук и пройти еще три квартала. Конвей еще раз повторил историю, которую намеревался рассказать в участке.
Когда он вошел, дежурный сержант с легким недовольством оглядел его. Послеобеденная суета и поиски угнанных машин закончились, а время пьяниц еще не наступило. Поэтому Конвей нарушил небольшое затишье в работе полиции.
— Сержант, у меня пропали жена и машина.
— Да? Как это произошло?
Конвей изложил суть дела.
— А почему бы вам не позвонить домой? — предложил сержант.
— Я уже звонил, но… А который теперь час? Двадцать пять одиннадцатого? Что ж, попробую еще раз.
— Телефон в углу, — сообщил сержант и снова уткнулся в газету.
Конвей набрал номер и уже без спешки (время его обращения в участок было зафиксировано) принялся слушать длинные гудки.
— Не отвечает, — сказал он, наконец.
Сержант неохотно отложил газету и достал бланк заявления.
— Вы уверены, что хотите заявить об исчезновении? Почему бы не потерпеть до утра? Может, она просто поехала с кем-нибудь выпить кофе?
— Нет. Она никогда так не делала. Ей не нравится водить машину, и она не уехала бы без меня. Это смешно… — «Осторожно, не переиграй!» — мысленно предостерег он себя. — Кроме того, мы здесь почти никого не знаем.
Конвей заметил ухмылку на лице сержанта.
— Я знаю, что у вас на уме, — с негодованием проговорил он. — Моя жена не из таких.
— О, нет, я ничего такого и не думал, — поспешил оправдаться сержант. Потом взял ручку и приготовился писать. — Итак, где это произошло?
Конвей повторил свою историю, расписался на двух бланках и собрался уходить, когда в участке появились двое полицейских.
— Не забудьте позвонить нам, если жена объявится! — крикнул сержант вслед Конвею. Ему не терпелось поведать о незадачливом муже своим сослуживцам.
В автобусе Конвей продолжал играть роль, но дома, даже не выпив, хотя желание было, тотчас приступил к делу. Он сунул поднятую в кинотеатре перчатку в ящик своего стола, собственные перчатки положил в другой, а бумажник — в жестяную коробку, где хранились страховые полисы. Вывернув карман, в котором лежали усы, Конвей тщательно пропылесосил его.
Ему не давала покоя мысль о новых перчатках жены, купленных сегодня. Сжечь их он не мог: дотошные следователи установят факт покупки, и тогда придется объяснять исчезновение новых перчаток. Они не были испачканы, но уже утратили девственную белизну. Найдя какое-то жидкое моющее средство, Конвей выстирал перчатки, повесил и включил вентилятор, чтобы они побыстрее высохли.
Ужасно хотелось выпить, но рисковать он не стал и удовольствовался бутербродом и стаканом молока. Он бы с удовольствием погасил свет и завалился спать, поскольку не испытывал ни мук совести, ни страха перед привидениями, но это могло вызвать подозрения. Кроме того, надо было еще кое-что сделать.
Когда перчатки, наконец, высохли, он отнес их на кухню и выгладил, затем снова осмотрел и остался доволен: теперь только специалист мог бы определить, надевали эти перчатки или нет. Теперь можно было спокойно выпить.
Не успев осушить бокал, Конвей почувствовал, что клюет носом. Не забыв спуститься вниз и включить свет на крыльце и в прихожей, он отправился к себе и лег в кровать, чтобы обдумать завтрашние действия. Но тотчас заснул, даже не решив, во сколько он встанет наутро.
5
Пробуждался Конвей медленно и тяжело, словно от глубокого наркотического сна. В доме стояла восхитительная долгожданная тишина. Он позвонил в полицию и не удивился, когда ему сказали, что не располагают сведениями ни о жене, ни о машине. Ближе к полудню он решил, что благоразумнее и достовернее всего было бы по возможности избегать людей, поэтому сходил на ближайший рынок и запасся мясом и консервами на несколько дней вперед. Вернувшись домой, позвонил в полицию, взял бутылку пива, сел, закинул ноги на стол и вдруг почувствовал, что ему нравится этот дом, еще совсем недавно казавшийся тюрьмой. Такое ощущение покоя он испытывал лишь однажды, когда попал с фронта в освобожденный Рим. Он уже был на грани безумия. Как и теперь… Нет, теперь все будет хорошо. Он сможет спокойно жить и писать.
Конвей встал, пошел в кабинет и сел за машинку, но ему не работалось. Стряпать тоже не хотелось, да и аппетита не было. Он попробовал подремать, но тотчас вздрогнул и проснулся. Мучительно долгий вечер сменился такой же бесконечной бессонной ночью.