— Я всё о тебе передумала и ничего не надумала, — не слушала его Полина Игнатьевна. Она знала, что хорошее его настроение, ни на чем не основанное, долго не продлится. Нужно трудиться, над собой в первую очередь. А он этого не хочет. — Какой ты маленький был! За всё брался, всем интересовался. Упрямый! Талант! Учителя великое будущее пророчили. И тогда ведь было нелегко. — Взгляд Полины Игнатьевны затуманился.
Она любила вспоминать школьные годы сына. Олег был послушным, и матери не приходилось за него краснеть. Учеба давалась ему легко, несмотря на дополнительную нагрузку в музыкальной и художественной школах. Когда-то она мечтала, что Олег станет музыкантом. Родителям всегда кажется, что их дети добьются в жизни того, чего не смогли добиться они. В доме не смолкал звук фортепиано. Но поняв, что сына больше привлекают краски и кисти, мать, как ему казалось, с легкостью простилась со своей мечтой. И вот уже она склонилась вместе с ним над столом. А он, белокурый мальчик, водит вспотевшим от волнения пальчиком по цветным репродукциям раздобытого матерью альбома и шепчет волшебные имена художников.
Тогда они были похожи друг на друга цветом волос и голубыми глазами. Но с возрастом волосы у Олега приобрели темно-пшеничный оттенок, а в чертах лица, скулах и костистости носа проявилась отцовская мужественность. У матери волосы, наоборот, побелели и распушились, но она по-прежнему тщательно закрашивала седину и укладывала волосы красивой золотой волной.
— Мам, ну ты о себе расскажи. Что твоя ученица?
— Оленька — молодец! Так чувствует музыку! Она всё лето занималась. Тот трудный этюд, помнишь, он тебе всё не давался? Она сразу его одолела.
— Помню, — кивнул Олег. Хотя давно забыл все этюды. А мама по своему обыкновению путает фантазию с реальностью, уходит в воспоминания.
— Оленька мне все тайны свои доверяет. А ты? От родной матери прячешься! — вырвалось с обидой у Полины Игнатьевны. И снова закололо сердце.
— Мам…, — начал было Олег.
— Молчи уж, стыдно матери не доверять. Ты ведь маленький был — всё мне рассказывал. Как в первый раз влюбился, помнишь? В девочку из соседнего подъезда? Да как весь снег у них под окном раскрасил?
— Помню. Первый мой художественный опыт. Уж и мучился я, и горд был. А снег растаял… — и всё.
— Сколько тебе тогда было? Да девочку-то как звали, запамятовала?
— Десять лет. Леночка в параллельном классе училась, и внимания на меня так и не обратила. До чего обидно было.
Они замолчали, думая каждый о своем.
— Мам, я тебе должен что-то сообщить, — сказал Олег. — Ты только не волнуйся…
— Хорошее начало! — вырвалось у Полины Игнатьевны.
— Я решил в эксперименте одном принять участие… Наталья меня уговорила. «Идеальный мужчина» называется, — Олег погладил дрогнувшую материнскую руку.
— Что? Какой еще эксперимент? — настороженно спросила она.
— Там врачи-психотерапевты, наркологи и… ну, в общем, идеального из меня сделают, — с остановкой проговорил он…
— Ой, Оле-ег! А это не опасно? — в голосе матери зазвучал страх. — Да ты у меня и так идеальный.
— Я всё решил. В понедельник поеду в клинику. Профессор Сидоров. Может, ты читала? Про него много пишут. — Встав, он принес из кухни брошюры. — Вот, посмотри…
— Как же так, Олег? — волновалась мать, теребя в руках брошюры. Поняла, что спорить бесполезно.
— Ты возьми, почитай дома.
Она машинально кивнула.
— Это так неожиданно. Надолго это? — достала платочек — глаза стали слезиться.
— Мам, я уже взрослый. Потом, ты же сама хотела, чтоб я женился, — обнял её сын, успокаивая. — А там, кажется, и это запланировано… Я обязательно тебе позвоню в понедельник, как всё пройдет.
— Что ж мы сидим-то! — засуетилась Полина Игнатьевна, пряча глаза, боясь выдать обиду, — опять всё решил без нее. Всё Наталья да Наталья! Какая из нее жена? Она и готовить-то не умеет! Олег сам всё.
— Чем хоть ты тут питаешься? — пройдя на кухню, спросила Полина Игнатьевна.
— О, у меня картошка есть, бутерброды Натальины остались, — весело ответил Олег.
Полина Игнатьевна приободрилась, и они стали вместе, как в детстве, хлопотать над столом. Мать достала из сумок теплоукутанный борщ, курицу, стала командовать по старинке, а Олег ей с радостью подчинялся. Нарезали салат, мать умело его украсила, всё расставила на столе.
За едой о проблемах не говорили — так издавна было заведено матерью. Восхищались осенью. Это было их любимое время года. Вспоминали стихи. Когда-то это была их игра: кто больше вспомнит стихов.
— Может, оно и правильно, что ты так надумал. Может, всё к лучшему, — сказала мама.
— Я тоже так думаю, — ответил Олег.
— В гору всегда трудно подниматься, а с горы легко катиться, Олежек…, — говорила она. — Я, пока ты болел, в церковь ходила, свечки за тебя поставила и Богородице — Неупиваемой чаше, и Николе-угоднику… Сон мне приснился, будто тебя маленького песком засыпало и ты чуть не умер. Но какие-то люди помогли тебе выбраться, и ты жив остался. Чудом, понимаешь?
— Ну, мама, что ты? Со мной ведь ничего такого не может быть.