Идеи и интеллектуалы в потоке истории

Мы рассуждаем здесь не в логическом или гносеологическом

ключе (что привычно), но в онтологическом. В этом аспекте «верный»

результат отличается тем, что сколь угодно раз способен успешно

проходить разнообразные проверки. В чисто позитивистском,

24

эмпирическом смысле, успешно проходить проверки значит стабильно

обеспечивать у проверяющих вполне определенный класс психических

процессов восприятия и мышления и определенный класс социальных

процессов, приводящих к согласию с результатами и признанию их.

Общим свойством данных классов психических и социальных

процессов является соответствие восприятия ожиданию.

Если математическая теорема доказана верно, то ожидание при

проверке заключается в том, что при осуществлении определенной

последовательности логически связанных между собой операций

в итоге получается доказываемое утверждение. При проверке (и

последующих проверках) положительный результат состоит именно

в соответствии воспринимаемого опыта проведения доказательства с

этим ожиданием. Сходным образом проверяется естественнонаучное

открытие как теоретически осмысленный экспериментальный феномен.

Положительный результат проверки состоит в соответствии

восприятия получающихся значений ожидаемым значениям, которые

предсказываются теорией.

Итак, верный научный результат обладает удивительным

свойством порождать психические  и  социальные процессы

соответствия восприятий ожиданиям. Далее пути рассуждения для

эмпирических наук и математики расходятся.

В эмпирических науках природа данного свойства порождать

соответствия естественным образом трактуется как выражение некоего

соответствия между научным описанием и описываемым фрагментом

реальности. Здесь дедуктивные связи между суждениями (прежде

всего, между теоретической гипотезой, суждениями о начальном

состоянии объекта и эмпирической гипотезой о последующих

состояниях) имеют некое гносеологическое соответствие со связями

между скрытыми сущностями. Положительный результат экспериментальной проверки теоретической гипотезы как

соответствие восприятия ожиданию (см. выше) и указывает на наличие

данного гносеологического соответствия, т. е. верность, или

истинность, гипотезы.

Перенос данной модели на математику был бы полной

капитуляцией перед платонизмом. Действительно, в таком случае

аналогом внешней эмпирической реальности были бы живущие

самостоятельной жизнью идеальные математические объекты,

которые только описываются математическими суждениями. Однако,

если такой самостоятельный идеальный платонический мир

отвергнуть, то что же в данном случае обусловливает столь ярко

выраженное «онтологическое упрямство» предметов математических

рассуждений? Что здесь является началом, порождающим успешные

проверки как стабильные соответствия восприятий ожиданиям?

25

Здесь мы сталкиваемся с любопытным парадоксом. Оказывается, к

платонизму в математике ведет не что иное, как ортодоксальная

материалистическая теория отражения. Ее и нужно преодолеть,

прежде всего, на поле естествознания.

Значимость и онтологический статус

идеальных объектов

Наши умственные привычки наталкивают на простое толкование

исходного порождающего гносеологического соответствия как

пресловутого «отражения». Действительно, почему бы теорию объекта

не сравнить с географической картой, а сам объект — с реальными

ландшафтами? Тогда проверка карты на местности будет состоять

в сопоставлении ожидания увидеть там-то такой-то отмеченный на

карте предмет (например, гору, реку или остров) с реальным

восприятием этого предмета. Карта же вполне может рассматриваться

как прямое «отражение» видимого ландшафта (тем более, что

современные карты создаются или уточняются с помощью

аэрофотосъемки, т. е. своего рода фиксации отражения).

Пагубность теории отражения состоит именно в этой обманчивой

простоте, провоцирующей считать познавательный процесс прямым и

пассивным, тогда как он является опосредованным и активным.

Между суждениями и изучаемым фрагментом реальности всегда стоит

третье, невидимое звено — модель, составленная из идеализированных

объектов [Степин, 2003; Розов, 2002, гл. 2]). Такая модель создается

активным образом, именно к элементам модели относятся все

теоретические суждения, хотя сознание исследователя может

оставаться вполне наивным и натуралистичным — отождествляющим

модель с реальностью.

Как же быть тогда с нашим наглядным примером «отражения» —

географической картой? Разве здесь мы не прямо переходим от

реальности к карте (съемка местности), а от карты — к реальности

(проверка верности карты на местности)? Увы, при внимательном

анализе и это «прямое отражение» оказывается лишь иллюзией.

Вспомним, что любая карта становится полезной, только когда

она читается. Мы просто привыкли, что синие ветвящиеся кривые

означают реки, коричневые пятна — горы, а зеленые — долины и

низменности. Если говорить точно, то любая карта изображает не

реальную местность, а идеальную модель, в которой в увеличенном

масштабе присутствуют те и только те объекты, которые на карте